– Вообще-то, это был закон о борьбе с наркотиками, – напомнил Арман.

– Ах да, вы правы.

– Я внимательно читал ваш законопроект, – сказал Гамаш. – В то время я был главой отдела по расследованию убийств, и огромное число убийств в Квебеке так или иначе было связано с наркотиками.

– И каково ваше мнение?

– Мне показалось, что законопроект предлагал конструктивный подход к ситуации, которая выходила из-под контроля.

– Тогда почему ее законопроект провалили? – спросил Габри.

– По ряду причин, – ответил Гамаш.

Продажность старших офицеров Квебекской полиции. Коррупция в правительстве. Рост могущества наркокартелей, которые диктовали свои условия.

Но Гамаш не стал говорить им об этом. Хотя одну из причин он не прочь был затронуть.

– Это может показаться тривиальным, но одна из причин состояла в том, что вы назвали законопроект чьим-то именем. Не помню чьим.

– Эдуарда, – напомнила Леа. – И почему это помешало?

– Создавалось впечатление, будто это персональный крестовый поход одного из депутатов, который хочет заявить о себе, а не широкомасштабное решение проблемы, представляющей серьезную социальную угрозу.

– Другие законы тоже носят имена людей, – вмешалась Клара. – Таких много.

– Безусловно, но те законопроекты, которые были приняты, имели широкую общественную поддержку. Их лоббисты проделали немалую агитационную работу. Задействовали медиа, общество, нашли сторонников среди коллег-политиков. Вы, – сказал он, обращаясь к Леа, – этого не сделали.

– Верно. Если политика – искусство, то я рисовала пальцем.

– А кто такой этот Эдуард? – спросила Рейн-Мари.

– Он был нашим соседом по комнате в Монреальском университете, – ответил Матео.

– Мы все входили в одну компанию, – сказала Леа. – И Эдуард был одним из нас.

– Немного больше чем одним из нас, верно? – с ехидцей произнес Матео.

Даже в пламени свечей было видно, что Леа зарделась.

– Я была в него слегка влюблена, – сказала она. – Все его любили. Даже ты, я думаю.

Матео рассмеялся:

– Он был очень привлекателен.

– Что с ним случилось? – спросила Мирна.

– Нетрудно догадаться, – ответил Матео.

Разговор на несколько секунд прервался.

– Наверное, совсем молодой был, – заговорила наконец Клара.

– Ему и двадцати не стукнуло, – сказала Леа. – Спрыгнул с крыши пятнадцатиэтажного дома. В состоянии наркотического опьянения. Сколько лет прошло…

– Не так уж и много, – возразил Матео. – Мы все очень гордились, когда Леа после избрания стала первым делом проводить La loi Edouard.

Закон Эдуарда.

– Законопроект не прошел, – повторила Леа.

– Но вы, по крайней мере, попытались, – сказал Гамаш. – А теперь вы многое узнали о прохождении законопроектов. Вы не хотели бы вернуться к нему? Возможно, мы сумеем вместе сочинить эффективный закон.

– Я надеюсь на это.

Гамаш подождал продолжения, затем откинулся на спинку стула и задумался.

Леа Ру проявила вежливость, но, похоже, вовсе не стремилась к совместной работе с главой Квебекской полиции по пресечению наркотрафика.

Что же случилось? И почему она забыла о том, что ее первым законопроектом, ее приоритетным делом был закон Эдуарда?

Снова сплошная видимость. Как и у существа на деревенском лугу. Оба скрывают то, что у них внутри.

Утром существа не оказалось на прежнем месте.

Арман вышел на веранду в куртке, шапке и перчатках, держа на поводке Анри и малютку Грейси. Хотя, с их точки зрения, на поводке был Гамаш.

Все трое уставились на пустой деревенский луг, окутанный утренним туманом.

Гамаш огляделся. Обвел взглядом дома, сады, ведущие в деревню и из нее пустынные грунтовые дороги, которые, словно стрелки компаса, показывали главные направления.

Нигде никакого движения. Хотя до его ушей донеслись птичьи трели и несколько голубых соек сидели на спинке скамьи, стоящей на лугу.

– Гулять, – сказал он, отстегивая собак.

Анри и Грейси побежали вниз по ступенькам, по тропинке, по тихой дорожке на деревенский луг и принялись гоняться друг за другом вокруг трех сосен.

Бег Грейси немного напоминал кроличий – она быстро прыгала.

«Не может же она быть?..» – подумал Арман, наблюдая за ней.

Задние ноги у нее были крупнее передних, это правда. И уши становились все длиннее.

Ясности с тем, кто такая Грейси, пока так и не появилось. Но одно оставалось неоспоримым.

Кем бы она ни оказалась, она принадлежит им.

Его внимание привлекло какое-то движение слева, и он перевел взгляд туда. Из верхнего окна дома на него смотрела крупная фигура в мантии.

Арман уставился на нее, впился взглядом, сосредоточился. Его тело напряглось.

Но когда фигура сделала шаг назад и на нее упал свет, он понял, что это Мирна.

Она помахала ему и минуту спустя вышла из дома в шерстяном пальто, ярко-розовой шапочке и с такой большой кружкой кофе, каких он и не видел. Скорее, с ведром.

– Наш друг исчез, – сказала она.

Ее резиновые сапоги производили хлюпающие звуки, когда она на каждом шагу вытаскивала их из грязи.

– Oui.

– Думаю, Поль Маршан все-таки его напугал.

– Пожалуй.

Арман испытывал облегчение. Но все же его одолевало любопытство, и, пока они медленно шли вокруг деревенского луга, он спрашивал себя, узнают ли они когда-нибудь, почему здесь появлялся кобрадор. И почему исчез.

Вся деревня вздохнула с облегчением, воспряла духом. Даже солнце пыталось пробиться сквозь промозглый туман.

Они почти привыкли к присутствию этой фигуры на лугу, как привыкли к запаху навоза, доносящемуся с полей. Навоз был необходим. Он приносил пользу. Но приятней от этого не становился.

И вот кобрадор, воплощенная Совесть, исчез. Великого обвинения, вокруг которого завертелась вся жизнь маленькой деревни, больше не было. Все стало по-прежнему.

Мирна набрала полную грудь воздуха и выдохнула. Теплое облачко в прохладном утреннем воздухе.

Арман улыбнулся. Он чувствовал то же самое. Впервые расслабился за последние дни.

– Вы думаете, он получил то, за чем приходил? – спросила Мирна.

– Вероятно, иначе зачем ему уходить? Если он был готов претерпеть побои от месье Маршана, то трудно представить, что могло бы вынудить его вдруг сдаться.