Неразбериха света, дыма, людей и явлений в каждый отдельный момент поддавалась описанию, но о следующем ее состоянии это ничего не говорило; бойцы двигались в этом месиве с грозной неясной призрачной грацией, сведя речь тщательной гормональной настройкой к уверенному, довольному нечленораздельному рычанию, долженствующему выражать неуязвимость, нежелание терять в статусе и извечное превосходство над рядовыми болельщиками. Свет выхватывал их ноги, бронзовые от загара, утыканные когтями и шпорами, затем внезапно проявлял странные изгибы колен и бедер, огромные, постоянно эрегированные члены, выпирающие из кожаных штанов, бронзовую шпору – дополнительный большой палец на каждой руке, стеклярусово сверкающие, подвижные, как фары, живые татуировки и карты сокровищ на темных, покрытых струпьями и шрамами торсах. Каждый боец всего сутки как родился на свет, в лучшем случае, и уже стал мифологической фигурой, обреченной на заклание.

Туристам это нравилось. С высоты пяти-шести сотен футов над Саудади по вечерам видно было, как все рикши города устремляются к арене «Prêter Cur Дяди Зипа», точно T-клетки к месту инфекции.

Эдит Бонавентура тоже любила бои.

– О, Вик, – воскликнула она, – ты посмотри! Посмотри на огни! – Обычно жесткая, она смягчилась от удовольствия, и каждый проходящий мимо боец ее поражал в самое сердце. – Ты глянь, какой у него огромный член!

– Они не живые, в отличие от нас, – сказал Вик и удивился, потому что это была правда. – Они все равно что кондитерские фигурки.

– О нет! – рассмеялась Эдит. – Что я слышу? Зависть? Ты правда ревнуешь? Сдается мне, Вик, что да!

Но Вик испытывал не сколько зависть, сколько искреннее удивление. Как мочиться, если член все время эрегирован? Как мыться? Вопреки исходящей от бойцов силе жизни – от них прямо веяло ею, как от коней или других крупных животных, – казались они нереальными, пленниками собственных грез, добровольными воплощениями какой-то общественной идеи. Вик подумал, что «грезы» в любом случае не подходят. Грезы дешевы. Грезы повсеместны. Все бойцы прошли обработку у Дяди Зипа, но кто в гало ее не проходил? Кроме Мон, никто не рисковал жизнью ради грез. Но широкобедрая Эдит в лучшем своем взрослом наряде, такая довольная, какой редко бывала после тринадцати лет, не купилась на его подначки. Она заявила, что здесь арена, а не место политических дебатов. Прильнув к нему, она оглядывалась вокруг сияющими глазами, и Вик чувствовал отстраненное удовлетворение.

– Ты в восхищении, – заметил он.

Эдит искоса смерила его прагматичным и таинственным в одно и то же время взглядом.

– А ты проницателен, э? – проговорила она. И тут же они утонули в облаке корично-адреналинового запаха из молекулярного рекламного потока, который, обходя защиту неокортекса и действуя прямо на мозговой ствол, вынудил Эдит застонать от наслаждения.

– Хочу поставить! Хочу поставить!

Вечерние бои выдались крутыми, технически несложными, но исполненными неподдельного драматизма. Арену плотным туманом окутывал запах гемоглобина, пронизанный специфичными для каждого бойца химическими соединениями, традиционными производными алкопопов Древней Земли: «двух собак», «хопалуме», «желтой лихорадки» и старой доброй стандартной «альколы», популяризированной лично Джо Леони. Эдит была в восторге. Первые два бойца, на которых она поставила, победили: один за три с половиной минуты, другой за четыре; третий проигрывал, но она этого пока не заметила. Улучив момент ее хорошего настроения, Вик спросил:

– Ты этот дневник не видела? Старый дневник Эмиля?

Эдит рассеянно взглянула на него: свет нефтяных факелов расплескался по ее личику. Потом ответила:

– Господи, Вик, я не знаю, где он. А какая тебе разница?

– Я в Зону иду.

– Вик, ты в Зону еженедельно ходишь. Ты там работаешь.

Последний из бойцов, на которых поставила Эдит, свернулся калачиком на куче собственных кишок, и на этом вечер для него был окончен. Раны ему, казалось, доставляли наслаждение. Побежденного уволокли в синюю тень за пределами арены, публика проводила его добродушными подколками, а Эдит помотала головой, словно прочищая мозги, и внимательно взглянула на Вика.

– Ты меня сюда вытащил, чтобы спросить про дневник Эмиля? Ты поэтому меня пригласил? – Эдит рассмеялась. – Вик, господи, да зачем было деньги тратить! Я бы тебе дома сказала, тихой ночью, наедине, я бы тебе ответила нет, а потом Эмиль бы свалился с кровати, или наблевал, или стал задыхаться во сне, как это с ним в последнее время частенько бывает. – Она медленно, недоверчиво качала головой. – Вик, ты лузер.

– Послушай, – начал Вик, – я…

– Ты этим вечером хорошего секса лишился.

– Эдит…

Она быстро смешалась с толпой. Вик успел один раз высмотреть ее в людском потоке, а потом Эдит исчезла. В «Prêter Cur» свет вытворял странные штуки. Трудно было судить, что это за тень на краю поля зрения – обычная или теневик, гангстерский алгоритм с чувством юмора на подряде у жажды наживы. Вик Серотонин пожал плечами. Он не винил Эдит. Эдит сфокусирована; она понимает свои потребности, как, верно, никто другой. Со временем вернется. Вик купил программку и узнал, что в следующем поединке дерется его знакомый, парень со Стрэйнта, которого перекроили в паре дверей вниз по улице от бара Лив Хюлы. Судя по статистике, у парня неплохая реакция, и на него стоит поставить. Двадцатью минутами позже, в трех боях от попытки потешить самолюбие, Вик почувствовал, как его тянут за рукав, и опустил глаза: лейтенант Поли де Раада, Элис Нейлон, в маленьком пластиковом дождевике и красных «веллингтоновских» сапожках.

– Привет, Элис, – сказал Вик. – Хочешь мою удачу перебить?

Элис прибыла в компании двух-трех ребят Поли, которые одарили Серотонина задиристыми ухмылками. Выгнув шею, Элис заглянула на арену и поморщилась.

– И на кого ты поставил свои денежки в этом мутном деле, Вик? – поинтересовалась она; Вик пояснил, и Элис с профессиональным недоверием покачала головой.

– Похоже, что мы явились слишком поздно, чтобы спасти тебя от самого себя, – заключила она. Вик меж тем сложил из пальцев ствол и нацелился на ганпанков.

– Не тупите, – предупредил он.

Элис вздохнула.

– Поли говорит, чтоб ты отправлялся с нами, – не без сочувствия проинформировала она Вика. – Он сегодня не в лучшем виде.

* * *

Недалеко в толпе Ирэн-Мона, забавляясь, наблюдала за ними. Глаза у нее были зоркие, чуйка острая. В неверном свете «Prêter Cur» лицо ее казалось старше, и любой, кто знавал настоящую Ирэн, беглянку с планеты, куда редко залетали туристические корабли, углядел бы ее черты, тектонической структурой проявившиеся под обычными плоскостями и изгибами пакета Моны. Наверное, именно эта Ирэн заметила, как ускользает в толпу Эдит Бонавентура, а ей на смену тут же возникает Элис Нейлон, словно эти двое представляли единственную доступную Вику пару вариантов, стерегли развилку на пути одинокого странника. Наверное, именно эта Ирэн подумала: Легче войти в поток, девочка моя, чем выбраться из него; а вслух, Толстяку Антуану Месснеру, заметила: