Мысль о том, что это возможно, давно уже не давала ей покоя и принуждала задаваться вопросом, что есть любовь, что означает это слово. Приходилось признать, что любовь многолика и то, что она испытывала к Марио, было одним из возможных вариантов.

Если Доминик желает заглянуть в ее мысли сейчас, то пусть увидит злость. Смятение, сожаление. Сокровенные мысли принадлежат только ей.

Ресницы Франчески взметнулись вверх.

— Хочешь убедиться в том, что счет в этой игре в твою пользу?

Его глаза потемнели, и это испугало ее.

Следя за сменой выражений на прекрасном лице, он читал в ее душе, впадая в отчаяние от полнейшей беспомощности, невозможности что-либо изменить. Был только один путь, достаточно приемлемый для них обоих, абсолютная честность в отношениях, даже если она приведет к разрыву.

— Ты прошла со мной весь путь, и оба мы сгорали в одном пламени.

Чувственный жар начал спадать, охлаждаемый разумом.

— Ты искусный любовник. — Похвала очень сомнительная, если вообще похвала.

Помолчав несколько томительных секунд, он заговорил таким холодным тоном, что у нее мурашки пробежали по спине:

— Ты воспринимаешь это так? — Дыхание его согревало ей щеку. Техника?

Не понимая выражения его лица, она не промолвила ни слова. Обеими руками он взял ее лицо и повернул так, чтобы видеть глаза.

— Франческа? — Он всматривался в ее черты, пытаясь обрести хоть какую-то надежду.

— Что еще? Решил проверить меня? — Ей хотелось выплеснуть свое раздражение в каких-нибудь словах или действиях. — Что ты хочешь услышать, Доминик? Что ты первый мужчина, с которым я оказалась в постели за последние три года? — Остановиться она уже не могла. — Что, занимаясь любовью с тобой, я вручаю тебе право распоряжаться моей жизнью?

Он прервал поток слов, поцеловав ее.

Поцелуй этот длился, казалось, вечность, а когда он наконец поднял голову, она долго не могла отдышаться.

— Я не оставляю тебе права выбора. — Голос его был глубоким, пронизанным неукротимым стремлением к одной цели.

Со злым криком Франческа кинулась на Доминика, и ее маленькие кулачки забарабанили по его груди.

— Как бы не так!

Услышав, как он недовольно закряхтел после одного из ударов по ребрам, она ощутила кратковременное удовлетворение, длившееся ровно столько, сколько потребовалось ему для того, чтобы схватить ее запястье, потом другое и завести руки ей за спину.

Скоро Доминику удалось обезвредить и ее ноги, сжав их своими. Франческе оставалось биться в его руках, сознавая невозможность действовать ничем, кроме зубов, и она, не задумываясь, вонзила их в твердые мускулы плеча.

Возмездие настигло ее очень скоро. Он слегка изогнулся, прихватил зубами чувствительную грудь, а когда отпустил, то на ней осталась отметина.

Франческа возобновила борьбу, но тщетно, ей пришлось оценить, насколько он силен.

— Хватит. Ты делаешь себе больно.

Она тяжело дышала, глаза заволокло туманом ярости. Придется уступить. Он ведет себя с ней как с непослушным ребенком.

— Ненавижу тебя. — Голос ее звучал ровно, с каким-то неестественным спокойствием.

У него на лице заходили желваки.

— Это не правда.

— Черт тебя возьми. — На глаза ей навернулись слезы, которые Франческа отказывалась проливать. — Три года я убеждала себя, что все прекрасно. Все плыло перед ней. — И так и было. До того, как ты влез в мою жизнь.

И разорвал ее на части.

Доминик провел пальцем по ее полной нижней губе.

— Я не гонщик и не рискую зря.

Франческа замерла от внезапной боли, затем отпрянула от него к краю постели.

— Кто ты, тебя не спрашивают.

— Ну так спроси.

— Будет лучше, если ты уйдешь. — Холодные, спокойные слова, такие же холодные, как лед, которым начало покрываться ее сердце. Она поднялась, схватила халат и завернулась в него.

Доминик не двигался. Она обернулась к нему и поразилась мрачности его взора.

— Одевайся и уходи.

Говорил ли кто-нибудь ей о том, как она хороша в гневе? Волосы, рассыпавшиеся по плечам, пылающее лицо и глаза — она была похожа на тигрицу.

Он поднялся, подобрал трусы и брюки, надел их, затем остановился, глядя через кровать на нее в упор.

— Я живой, — спокойно сказал Доминик. — Запомни это, прежде чем я уйду. И мы оба потеряем что-то, что могло бы быть с нами всю оставшуюся жизнь.

Она наблюдала, как он берет рубашку и надевает ее, а после этого ищет носки и туфли.

— Это шантаж.

Он помедлил, завязывая шнурки, потом бросил на нее долгий жесткий взгляд.

— Это констатация факта. Ты считаешь, я не понимаю, как трудно тебе было справиться с прошлым? — Он говорил без обиняков, жестко и решительно, словно торопясь высказать ей все. — Или как страшно тебе впустить в свою жизнь кого-то, кто может снова заставить тебя страдать?

— Это называется самосохранение. Инстинкт выживания.

— Ты так думаешь? Саморазрушение — более верное слово. — Он помолчал, взял пиджак и перебросил его через плечо, зная, что собирается сейчас рискнуть по-крупному. — Будь счастлива в своем хрустальном дворце, Снежная королева.

Образ был ярким, пугающим. Недоступная, всегда одинокая, ведущая пустое существование в мире теней, недоступном для эмоций.

Зритель, а не игрок. Разве это то, чего она хочет?

— Каждый раз, как я делаю шаг вперед, ты принуждаешь меня сделать следующий, — в отчаянии воскликнула она. Ее рука поднялась и бессильно упала. — Я даже не знаю направления, не говоря уж о пункте назначения.

Доминик обошел кровать, подойдя совсем близко к Франческе.

— Я хочу всего. Хочу, чтобы у тебя на пальце было мое кольцо. Хочу иметь право разделить с тобой оставшуюся жизнь.

Франческа почувствовала, как кровь отлила от ее лица.

— Ты не можешь этого хотеть.

— Почему нет? — Скрытая сила этой обманчиво мягкой фразы заставила ее задрожать. — Ни одна женщина не имела надо мной такой власти, как ты. И я сомневаюсь, что такая найдется в будущем.

Она никак не могла подобрать нужных слов.

— Этого недостаточно.

Огонь сверкнул в его глазах, моментально запрятанный снова.

— А как насчет любви?

Франческа перестала дышать. Любовь? Длящаяся вечно?

— Любовь… Когда я ее потеряла, это почти убило меня.

Доминик швырнул пиджак в кресло. Пальцы его приподняли ее подбородок, заставляя посмотреть на него.