Краев покачал головой.

– Не бессмертный, это точно. Да, с регенерацией порядок, когда есть возможность напиться чужой крови. Мечи вот есть. Пиявка Газира в руке. Вроде не умерла, шевелится. Тоже сейчас регенерирует, питается тем, что я выпил из этих двух уродов. На этом всё. А ты что умеешь?

– Ни-че-го, – сказал я. – Раньше мог кое-что, но после одного случая – как отрезало.

– Вспомнишь, как припрет, – с видом знатока сказал Охотник. – По себе знаю. Ну ладно, чего мы тут расселись, пойдем, что ли?

– Куда, интересно, – хмыкнул я. – Тут дверь одна, ведет в коридор. А там на потолке сам знаешь что. И?

– Ну… давай что-то придумаем, – нерешительно протянул Краев. – Я вот думаю, а что, если…

Но закончить мысль ему не дали.

Дверь, о которой я говорил, открылась, и на пороге появился… академик Захаров собственной персоной. На этот раз он был в тяжелом штурмовом экзоскелете, по которому из автомата стрелять бесполезно. Следом за ним в зал зашли два киба. У одного в лапах пулемет «Печенег», у второго – уже знакомый мне молниемет. Понятно. Прикажет хозяин, и нас обоих либо пристрелят, либо опять вырубят.

– Браво! – похлопал в ладоши Захаров. – Брависсимо! Вот уж не ожидал, что вы сумеете найти выход из совершенно безвыходной ситуации! Не отрываясь наблюдал за вами, получая ни с чем не сравнимое эстетическое удовольствие. Просто здесь не только пулеметы на каждом шагу, но и видеокамеры тоже! Спасибо, господа, порадовали от души, а то скучновато у нас тут! Называется, посади сталкера в клетку – и получи самое лучшее реалити-шоу на свете.

Старый маньяк явно глумился над нами, а нам ничего не оставалось делать, как слушать то, что он несёт. Ну ничего, выговорится – авось заткнется и наконец объяснит, почему он треплется вместо того, чтобы вырубить нас по новой.

Но у Захарова относительно меня с Краевым были иные планы.

– Но какое же реалити-шоу без продолжения! – воскликнул Захаров, нажав на какую-то кнопку в нижней части шлема.

Забрало из бронестекла, прикрывающее лицо ученого, было очень качественным, почти идеально прозрачным. Поэтому я увидел, как внутри шлема на голову ученого опустилась сетка из толстой проволоки.

– Всегда мечтал побыть в теле крутого сталкера! – ухмыльнулся Краев, глаза которого внезапно стали стеклянными, словно неживыми.

И ударил.

Не ожидал я такого поворота. Совсем не ожидал, поэтому удар, прилетевший сбоку в челюсть, заблокировать не успел…

Нокдаун – вещь неприятная. Мой автомат полетел в одну сторону, я – в другую. Мир перед глазами стал расплывчатым, плоским и неинтересным, во рту появился знакомый привкус крови. Падая, я вдобавок больно ударился плечом об пол, но все ж таки немного смягчил удар, рефлекторно совершив перекат и встав на ноги.

А Краев, мозг которого стопроцентно захватил Захаров, уже летел на меня с чужой кривой ухмылкой на лице. Кайф, наверно, академику чувствовать свою власть над тем, кто намного сильнее его. Экспериментатор хренов. Ну ладно, еще посмотрим, кто кого.

Собрав волю в кулак, я мотнул башкой, словно бык, получивший кувалдой в лоб, уклонился от апперкота, поднырнул под руку Краева и нанес ответный удар. Такой же, какой он мне отвесил две секунды назад. В нижнюю челюсть.

Попал я хорошо, просто замечательно. От такого встречного крюка в самый край подбородка Охотник был просто обязан грохнуться в нокаут!

Но не тут-то было!

Он словно не чувствовал боли. А может, так оно и было – когда кто-то другой управляет твоим мозгом, вряд ли он способен воспринимать твою боль. Так же, как игрок, рубящийся в компьютерный шутер, не чувствует боли от ран того нарисованного героя, за которого играет.

Краев резко развернулся, одновременно рубанув мне по шее ребром ладони. На этот раз я успел заблокировать удар. Однако последствия нокдауна сказались, и второй удар коленом в солнечное сплетение я всё-таки пропустил…

Дыхание перехватило. Меня согнуло, как всегда бывает, когда нормально так, от души прилетает в «солнышко». А потом я почувствовал, как на моей шее смыкаются чужие руки. Плохо так смыкаются, в удушающий захват, вырваться из которого крайне сложно, особенно если ты уже и так не можешь дышать…

– Я и не думал, Снайпер, что это будет так просто, – раздался у меня над ухом голос Охотника с интонациями, характерными для Захарова. – Что ж, победитель этого боя пойдет на исходники для моей армии, а ты станешь заготовкой. Если труп в течение суток после смерти поместить в автоклав, то биологическая матрица из него получится немногим хуже, чем из живого. Конечно, весьма посредственная из вас заготовка, господин Снайпер, изрядно подпорченная радиацией, некачественной пищей и алкоголем. Но для производства одного не особо качественного киба, так и быть, сойдет. Не пропадать же добру.

Всё это Захаров гнал мне в ухо голосом Краева, не переставая сжимать на моем горле смертельный захват, ладонью левой руки при этом давя на затылок. В принципе, при таком захвате можно и не ждать, пока я задохнусь, – достаточно посильнее надавить на затылок, делая при этом шаг назад, и сломать мне шею. Дело одной секунды, если знать, как это делается правильно.

Но Захаров, похоже, не знал. А может, просто наслаждался моментом, поэтому Краев просто продолжал давить… Я же краем глаза видел его левое предплечье с розовым шрамом на нем. Туда, прямо себе в мясо, Охотник засунул едва живую пиявку Газира – лечиться, отжираться, набираться сил, после чего, словно раненый волк, зализал мгновенно затянувшуюся рану. Стало быть, после того, как он побывал на пороге смерти, и вправду полностью вернулись к нему его суперспособности…

Хоть и был я дважды ударенный и конкретно поплывший от этого, но помирать без сопротивления как-то не хотелось. Тем более, что в моей затуманенной головушке мелькнула мысль. Странная, если честно, но другой не было.

Я изо всех сил напряг мышцы шеи, одновременно левой рукой снизу зафиксировав локоть Краева. А правой, сжатой в кулак, принялся лупить по этому шраму изо всех оставшихся сил! Раз, другой, третий…

Похоже, пиявке, кайфующей в питательном мясе хозяина, это не понравилось. Кожа на предплечье Андрея пошла волнами, натянулась – и свежий шрам разошелся в стороны, словно испорченная молния на одежде.

Из прорехи, неприятно чавкнув сырым мясом, показалась голова пиявки, напоминающая окровавленный злобный смайлик с опущенными книзу уголками рта. Который тут же начал раскрываться, растягиваться, превращаясь в ту самую кошмарную пасть, что я уже видел однажды.

Но я оказался быстрее, резким движением схватив пиявку возле самой шеи. И сразу почувствовал, насколько у нее сильное тело. Будто стальной извивающийся прут оказался у меня в ладони, удержать который человеку просто не под силу!

Но я и не стал ее удерживать. Схватил – и швырнул в академика, очень надеясь, что попаду…