Мне показалось, что время замедлилось, хотя, наверно, это я просто умирал от недостатка воздуха и рассматривал предсмертные глюки. Пиявка летела по воздуху, и при этом ее пасть растягивалась, становясь все шире и шире. По идее, такой пастью можно башку откусить напрочь. Или целиком академика проглотить, при условии, что тело пиявки Газира способно растягиваться так же, как ее хавальник. А чего? Громадные анаконды вон задушенных крокодилов проглатывают целиком, так чего бы пиявке-мутанту не захавать тщедушного академика?

Кибы дернулись было, еще не до конца осознав, что происходит, но сделать ничего не успели. Пиявка Газира шлепнулась на Захарова, причем ее пасть будто бейсбольной перчаткой накрыла бронезабрало шлема.

Раздался мерзкий скрежет – жуткая пиявка пыталась прогрызть бронестекло. Но, похоже, у нее ничего не получалось – как бы ни были мощны челюсти мутанта, броня, она на то и броня, чтобы защищать ее хозяина от всяких пулевых, осколочных и зубастых неприятностей.

А потом у меня помутилось в глазах. Так всегда бывает, когда умираешь: мир становится мутным, неестественным, а ты вроде как и человек еще, а вроде уже и нет. И своё тело видишь словно немного сверху, которое падает на пол из разжавшейся двуручной петли…

«Странно… Почему не додушил?» – пришла вялая мысль. Куда пришла? В мою голову, или это уже мой дух бестелесный какие-то вопросы в своей призрачной голове гоняет?

Правда, в следующую секунду я больно ударился локтем об пол, прям точно на нерв попал. Как током шибануло. И я понял – нет, живой пока. Похоже, глюк поймал от асфиксии. Но реально – почему Захаров руками Охотника меня не додушил, хотя явно собирался?

Ответа на этот вопрос у меня не было. Как и на другие, которые возникли немедленно после того, как я начал более-менее нормально воспринимать окружающий мир. Ибо в лаборатории наблюдалась немая сцена со статичными фигурами.

Краев стоял столбом, тупо глядя прямо перед собой. Скорее всего, шок от грубого внедрения в мозг – вернее, от отходняка после такового. Ибо Захарову было сейчас не до экспериментов с чужими мозгами.

Он тоже сейчас напоминал неподвижный памятник самому себе. За изрядно поцарапанным бронестеклом его экзоскелета я видел напряженное лицо академика. Интересно, что это с ним?

Два киба-охранника тоже замерли в позах хорошо дрессированных волкодавов, готовых метнуться куда угодно по приказу хозяина. Но хозяин молчал, боясь пошевелиться.

И вдруг я ощутил… что-то. Нечто похожее на мыслеобразы, что посылал мне Лютый, который сейчас шарится по Зоне неизвестно где. Ниточка, коснувшаяся моего мозга. Тонкая, но сильная, как проволока. И растерянная, словно собака, потерявшая хозяина, но, тем не менее, готовая в любой момент защищать его даже ценой собственной жизни.

«Ты кто?» – послал я мысленный сигнал.

Тонкая проволочка, связывающая меня с неведомым существом, напряглась. Она искала не меня. Краева. Это я понял сразу. Но мозг Охотника сейчас перезагружался, словно компьютер после сбоя в работе. И, после секундной паузы, оно ответило. Мыслеобразом-картинкой. Очень красочной и доходчивой, не требующей словесных пояснений.

Я увидел внутренность бронекостюма академика и пиявку Газира, впившуюся своей жуткой пастью в горло Захарова. Впившуюся, но не сомкнувшую челюсти. Одно движение зубастых кусачек, и трахея будет перекушена. Неудивительно, что академик замер, словно статуя.

«Как ты туда попала?»

Новая картинка. Прокушенный воздуховод экзоскелета замкнутого цикла. Понятно. Не сумев прогрызть бронезабрало, сообразительная пиявка нашла более простой путь. Чем спасла мне жизнь – иначе б Захаров просто меня задушил нафиг руками Охотника. И не только мне. Судя по словам академика, последующая участь Краева тоже была бы незавидной.

«Умница», – послал я мысленный сигнал. На что «увидел», как пиявка неуверенно дернула хвостиком. Ну точно как собака, которую похвалил не хозяин, а кто-то другой, кого облаивать и кусать уже как-то несолидно. Хотя я понял, что она на меня слегка в обиде – сначала побил, потом бросил в какого-то хмыря. Но в то же время понимает, что так надо, потому что иначе хозяину было бы плохо. Сообразительная зверюшка. И живучая на редкость. Только что чуть не сгорела, а уже держит зубами за горло главного негодяя сегодняшнего дня.

Я поднялся с пола, подошел к автомату, наклонился, следя за кибами…

Тот, что с пулеметом, повел было стволом в мою сторону, но был остановлен приказом Захарова, произнесенным полузадушенным голосом:

– Нет… Пусть…

Ишь ты! Как только киб шевельнулся, пиявка тут же немного сжала челюсти. Доходчиво донесла мысль до понятливого академика, который даже на всякий случай мысленную команду продублировал голосом. А то мало ли.

Отлично. Убедившись, что стрелять в меня не собираются, я поднял АКСУ, закинул его за спину и первым делом подошел к Краеву.

Охотник «висел» конкретно. Глаза широко открыты, взгляд в одну точку…

Я одной рукой взял его плотненько за ворот, а ладонью второй с нескрываемым удовольствием двинул в лоб. Действенная терапия от шока, гораздо лучше, чем по щекам хлопать. Главное, не переборщить и шею не сломать.

Шея у Краева оказалась крепкой. Как и реакция. Немедленно в мою сторону полетела рефлекторная ответка кулаком в нос… от которой я на удивление быстро увернулся. Не понял… Такое возможно только…

– Бра-аво… – раздался полузадушенный голос академика, усиленный мембраной экзоскелета и растянутый, будто в замедленной записи. – Поздравля-яю обоих с возвраще-ением суперспосо-обностей.

Захаров гулко закашлялся.

«Потише, – мысленно попросил я. – Старый он…»

Я ее чувствовал, пиявку Краева. Мысленно видел, как она с явным неудовольствием ослабила челюсти. Странное ощущение, непередаваемое…

А мир между тем менялся. Исчез легкий туман перед глазами, который я принял за последствия удушения. Краев мотнул головой в нормальном режиме мужика, только что получившего в лоб. Так. Похоже, в предсмертном состоянии ко мне ненадолго вернулась способность ускорять личное время, вследствие чего остальной мир замедлялся. Радостное событие, конечно, но интересно – временно это или же насовсем.

– Это ты мне в лоб заехал? – поинтересовался Краев.

– Ага, – сказал я. – Иначе тебе было мозг не перезагрузить.

– Понятно, – кивнул Охотник, щупая лоб, наверняка гудевший – въехал я по нему душевно. Но разборки учинять не стал. С ходу вкурил, что бил я его по необходимости. Молодец, сообразительный.

Потерев лоб, Краев перевел взгляд на разорванное предплечье.

– А пиявка?..

И замер. Он тоже ее чувствовал. Еще бы, его ж зверюшка. Которая сейчас там, внутри экзоскелета Захарова, энергично завиляла хвостом, почувствовав мысленное прикосновение Андрея.

– Зашибись, – сказал Охотник, оценив обстановку. – То есть мы сейчас держим этого упыря за яй… то есть за горло. Надеюсь, что он не прикажет потолочным пулеметам стрелять, когда мы пойдем по коридору.