– Шестьдесят пять, – согласился степняк. – И еще ты оставишь себе моего славного коня, моего верного, стремительного, выносливого Ингула! Люби его, мой коварный брат, как любил его я, и он никогда не подведет тебя ни в походе, ни в сече. Как хорошо, что я догадался не брать его с собой в царство ледяной смерти!

На самом деле оставить скакуна ему приказал Кудеяр, куда лучше знающий, какой окажется дорога.

От Москвы путники в три дня доехали до Волги на одолженных князем Оболенским повозках, а в Кимрах сели на попутную ладью. Уже через день Кудеяр с холопами и полоном сошел в Усть-Шексне. Ладья ушла на юг, в Кострому, а он на целых три дня застрял на постоялом дворе у Рыбной слободы. Но в конце концов терпение боярского сына оказалось вознаграждено – он нашел крупный струг, идущий до самого Белого моря.

Проторговавшийся купец с почти пустым трюмом охотно взял пассажиров – и путешествие продолжилось: по Шексне до Белого озера, через Красный волок на озеро Воже – а там уже вниз по течению, через Свирь, озеро Лача и по полноводной Онеге под всеми парусами!

Затяжные осенние дожди застали Кудеяра и его спутников уже на Лаче – но распутица, превращающая русские дороги в вязкую кашу, водный путь ничуть не портила. Люди, спасаясь от непогоды, спустились в трюм, на мешки и бочонки, а струг ничуть не замедлил скорости, не останавливаясь ни днем, ни ночью.

– Я тут всю жизнь хожу, – развеял опасения путников пожилой кормчий, одетый в стеганый кожаный кафтан с толстой суконной подкладкой и кожаную непромокаемую шапчонку вроде тафьи. – Иной год по два раза за сезон. С завязанными глазами по Онеге проведу! Зима же сюда, бывает, внезапно падает. Токмо вроде по чистой воде шел, а наутро встаешь, ан лодка ужо и вмерзла, да лед в ладонь толщиной! Не-е, боярин, я лучше недосплю, но зимовать на родной печи залягу…

На третий день пути, словно желая подтвердить слова кормчего, дождь превратился в мокрый снег, к рассвету слипающийся на поверхности реки в единую плотную шугу. Теперь уже и Кудеяр перестал возражать против спуска наперегонки с погодой, когда купец стоял у руля днем, а более опытный кормчий – ночью. И только постоянно мерзнущий Рустам то и дело принимался сетовать на судьбу.

Кормчий не обманул по поводу своего мастерства и способности ходить по Онеге с завязанными глазами – сухой стук борта о что-то твердое послышался среди ночи, в темноте. Испугавшись несчастья, путники высунулись из трюма – но бывалый кормчий сохранял спокойствие.

– Нименьга! – громко сообщил он. – У местных тут даже причальчик имеется, боярин, так что высадитесь с удобством!

Пока холопы с полонянами выгружали сундуки и мешки с походным добром, Кудеяр расплатился с капитаном и последним сошел на скользкие жерди стоящего на сваях помоста. Струг сразу отвалил, боярский сын, щурясь в темноту, пошел на голоса слуг, и вскоре под его сапогами захрустел снег. От неожиданности воин даже остановился, притопнул ногой – пятка врезалась, словно в камень.

Оказывается, по берегам Онеги уже наступила зима, земля успела замерзнуть и укрыться первым, пока еще тонким, снежным покровом. И только текучая вода еще оставалась жить в поздней осени. Но явно – ненадолго.

– Старик был прав, – пробормотал Кудеяр. – Еще несколько дней, и река тоже схватится. Аккурат к сроку поспели.

– Куда поспели, мой неверный родич?! – безнадежно вопросил Рустам. – Ты заживо подверг меня азад ал-кабру, могильному наказанию! Посмотри, здесь нет даже солнца!

– Ночью нет солнца даже в Крыму, басурманин, – усмехнулся боярский сын.

– Иншалла, Кудеяр, ты не ведаешь, что молвишь! – невидимый в темноте, степняк всплеснул руками. – В эти дни в нашем Крыму собирают виноград и наслаждаются персиками! В эти дни в нашем Крыму вынимают из спелых абрикосов косточки, рассыпают их на циновки, и к вечеру они превращаются в прозрачную курагу, сладкую, как нектар, и ароматную, как мед! В эти дни в нашем Крыму дыни раздают по драхме за арбу, а арбузы можно забирать и вовсе даром!

– Насчет «даром» ты явно заврался, Рустам, – покачал головой боярский сын.

– Ай, как можно не верить собственному брату?! – возмутился татарин. – Когда ты попадешь ко мне в плен, то сам увидишь. Наши арбузы дешевле вашего сена, а наши абрикосы растут на улицах только для тени: срывай да ешь, сколько влезет! Но прохожим просто лень поднимать за ними руку. Ай, когда ты попадешь ко мне в плен, я буду сажать тебя за стол от себя по правую руку, я буду поить тебя днем горячим чаем, а ночью холодным вином, я буду угощать тебя жареной бараниной и усаживать в тени густой виноградной лозы и никогда не потащу тебя через половину мира к мертвому ишаку в мерзлую темную задницу!

Кудеяр рассмеялся:

– Знаю-знаю. У вас там, в Крыму, даже дохлые ишаки всегда потные из-за жары. Так что в плен сдаваться я не стану, братик. Уж лучше здесь плащ потеплее накину.

За разговором вокруг стало потихоньку светлеть, и вскоре путники смогли увидеть довольно широкую тропу, идущую от причала вверх по берегу. Там, наверху, возле опушки соснового бора, лежали кверху брюхом два сшитых из толстого теса крутобоких баркаса.

– Местные, видать, от воды кормятся, – вслух подумал Духаня. – Обычному смерду такая лодка ни к чему.

– Рухлядь берите, – распорядился боярский сын и пошел вперед.

Пока он поднимался – лодки заслоняли весь вид впереди, но когда Кудеяр с ними поравнялся, то невольно присвистнул и замедлил шаг.

Он и сам был из мест лесистых, костромских и к большим домам привык. Но здесь…

Впереди возвышалась бревенчатая махина высотой саженей восемь до конька, полных два этажа с чердаком сверху. В ширину в ней было шагов пятнадцать – тоже, считай, восемь саженей. В длину – шагов шестьдесят, не менее. Крыша – крыта пропитанным дегтем до черноты тесом, крыльцо – с лестницей в два пролета, и тоже крытое, окон – шесть по первому жилью и шесть по второму. И плюс к тому гульбище – длинный балкон вдоль окон второго этажа.

– Это местная крепость? – неуверенно спросил татарин.

– Изба крестьянская, – бросил в ответ Кудеяр и двинулся дальше.

В светлом утреннем небе было хорошо видно, как из трубы струится дымок, и потому боярский сын уверенно поднялся по ступеням, Ежан постучал в дверь.

– Кому там не спится в такую рань? – вскоре поинтересовались из-за двери, и тесовая створка открылась.

На пороге стоял сонный бородатый мужик лет сорока, босой, в полотняной рубахе и штанах. Одной рукой он лениво чесал подбородок, другой постукивал по колену обухом топора.

– Ты хозяин будешь? – спросил Ежан.

– Батя, это к тебе! – крикнул в глубину избы мужик.

Еще пара минут ожидания, и из сеней показался вполне еще крепкий, но невысокий мужчина. Его можно было бы принять за брата первого – кабы не совершенно седая борода и волосы.

– Хорошего дня, люди добрые, – остановился он с косой рядом с сыном. – Какими судьбами в наших краях?