– Я в семье пятый, – как-то сразу загрустил хмельной татарин. – Полста может и не дать. Тяжко ныне с торгом, совсем мало за соль платят…

Он тяжко вздохнул, тоже зачерпнул вина, осушил разом полковша.

– Хватит пить, братья! – поднялся Последыш. – Зимний день короток. Времени у нас мало, а хлопот, так выходит, много. С рассветом в дорогу.

8 мая 1511 года

Москва, подворье князей Оболенских

Ярыга долго рассматривал постучавших в калитку путников через небольшое окошко, однако засов в конце концов отодвинул, низко поклонился вошедшему на мощеный двор Кудеяру:

– Прощения просим, боярин, сразу не признал. Чего же вы пешие-то все? Усомнился в пеших, непривычно как-то.

– Под парусом потому что пришли, дружище, под парусом! – ответил ему Ежан. – Ныне на Москва-реке простор и раздолье. Прямо море разливанное! Куда хочешь, туда и плыви…

– Как Ингул мой у вас? – первым делом поинтересовался степняк. – Чистили? Накормлен?

– Жрет, как не в себя, – недовольно ответил подворник, запирая калитку. – А покои твои нетронутыми стоят, боярин. Князь сказывал, до особого приказа тебе отведены.

– Что-то тихо больно тут у вас, – обвел взглядом пустынный двор Кудеяр. – Где все?

– Князь Иван Федорович на службе, боярин, а князь Петр Васильевич уж два месяца как преставился, да поможет ему сладкий мед великой Мары в походе чрез острый Калинов мост. – Ярыга сопроводил языческое поминание низким поклоном и размашисто перекрестился.

– Как преставился? – крутанулся Кудеяр. – Когда, почему? Здоров же был и крепок!

– Как вернулся государь наш Василий Иванович из Новгорода с честью и колоколами вечевыми, вернул ему наш батюшка милостивый Москву в целости, порядке и сохранности, вернулся домой да прилег отдохнуть после трудов тяжких и праведных. Утром глядь, а он и не дышит. Отмучился…

– Обидно, не застал. – Боярский сын тоже перекрестился. – Славный был воевода князь Оболенский. Надеялся увидеть.

– Да как бы ты его увидел, боярин? – попытался утешить хозяина Духаня. – Два месяца тому мы еще по льду костромскому шли!

С огромным торговым обозом, в котором Последышу принадлежала от силы десятая часть саней и товаров, к началу марта Кудеяр дошел до верховьев Двины, где караван начал рассыпаться: часть возков отвернула на Сухону к Вологде, часть на Вычегду – к Печоре, часть к Усть-югу и на реку Юг – в Казанское ханство. До Костромы, через короткий зимник, дошла всего пара сотен саней, треть которых были тишенковскими.

Здесь братья надолго застряли на подворье кого-то из торговых сотоварищей Последыша – ждали ледохода. После первых оттепелей ступать на лед Волги никто не рисковал – он стал уже рыхлым, ноздреватым и грозил провалиться даже под весом одинокого путника.

Это была она, весенняя распутица, когда нет пути ни конному, ни пешему, ни даже стругу простому – ибо оттаявшие дороги частью превращались в глинистую грязь, частью заливались талыми водами. А где не заливались – все едино далеко не уйдешь, ибо дороги любые на Руси завсегда частыми реками пересекаются, а на лед речной ныне лучше не выходить. Провалишься в промоину или проталину, утянет течение под лед – и все, поминай как звали.

Кудеяр скучал, Последыш с Рустамом закупались товарами. Татарин советовал – Федор платил. Крымчанину ведь виднее, чего в отчем крае завсегда не хватает, ради чего сородичи с серебром расстаться готовы. Сговаривались купец с басурманином и о том, как и где солью лучше торговать. Крымчаки с Сиваша и варяги с Белого моря соль свою ведь на одни торги везли – в Персию да на Русь. Коли не сбивать друг другу цену в соседних лавках, а в одной общую поставить – оно и одним, и другим только выгода получится…

В середине апреля наконец-то лопнул оглушительно волжский лед – и пошел, пошел вниз по течению большими серыми полянами. А еще через неделю стала подниматься вода, закрывая луга и наволоки, затапливая причалы и прибрежные бани, стремительно превращая узкие ручейки в широкие озера, а озера – в настоящие моря, поднимая и вынося на простор заранее груженные рачительными хозяевами ладьи и струги, выводя на торный путь гигантские беляны, сшитые из добротного строевого леса прямо на лесных полянах, меж елок и осин – и вдруг оказавшиеся на глубокой воде.

Водные просторы наполнились шитиками и ушкуями, ладьями и ношвами, баржами и баркасами, торопливо открывающими навигацию, – и среди множества кораблей, судов и лодок быстро затерялись три струга, что уходили на юг под рукой Федора Семеновича Тишенкова.

Кудеяр отплыл в тот же день, наняв рыбацкую одномачтовую плоскодонку. Смерды, ставни которых ныне оказались глубоко под водой, из-за вынужденного простоя согласились прокатить путников всего за полцены.

Волга, Ока, Клязьма, Москва-река – уже через неделю путники высадились на берег прямо возле Кремля. И вот – Кудеяр здесь.

– Прикажешь баню затопить, боярин? – поинтересовался ярыга. – Нас тут ныне всего семеро осталось за хозяйством доглядывать, так токмо по субботам топим. Чего зря дрова переводить?

– Топи! – кратко согласился Кудеяр.

Дальше возвращения в столицу желания боярского сына не простирались – все же планы некие имелись с князем Оболенским, уговоры. Оказавшись на пустом подворье неприкаянным бездельником, уже наутро молодой воин решил отправиться в Разрядный приказ, дабы подьячие хоть знали, где его искать, коли рати исполчаться будут. Но когда Кудеяр вошел в Московскую твердыню, ноги как-то сами собой понесли его к крыльцу женской половины дворца. Он вдруг подумал, что будет правильно поблагодарить княгиню Ноздреву за то, что помогла встретиться с… С родственницей.

Само собой, он не надеялся на еще одно такое свидание – ни боже мой. Он даже и не помышлял о Соломонии, старательно изгоняя из головы облик горячо дышащей Великой княгини с черненым браслетом на запястье. Просто желал поблагодарить.

– Боярский сын Кудеяр Тишенков!

Кудеяр вздрогнул, повернулся, так и не успев поставить ноги на нижнюю ступеньку крыльца. В нескольких шагах от него стоял рында: пышнобородый боярин с донельзя рябым лицом. Вестимо – оспой довелось переболеть. Без бердыша, с одной только саблей на поясе – однако отороченный песцом белый кафтан выдавал принадлежность воина к личным телохранителям государя.

– Я это, боярин, не обознался, – кивнул порубежник.

– Василий Иванович видеть тебя желает!

– Я же токмо вчера приплыл! – не сдержал изумления Кудеяр. – Откуда он знает?

– Государь знает все! – усмехнулся бородач. – Однако… Однако же зря ты тут появился, боярский сын Кудеяр. Невместно поступаешь. Пойдем!

Великий князь встретил его в одной из светелок дворца – обычной проходной комнате с единственным слюдяным окошком, обитой кошмой и даже никак не расписанной. Он даже одет был по-домашнему – в расшитый бухарский халат, крытый гладким атласом.