Однако на этом мирный ход событий был нарушен.

Когда принесли второе блюдо, Ашингтон тщательно выбрал из него самые лучшие креветки и положил их на тарелку мисс Маллоу. Увидев столь явное ухаживание, Даммлер взбесился, хотя на сей раз зашел с другой стороны.

— Что вы думаете о Шелли? — спросил он Ашингтона, зная, что для того это имя все равно что красная тряпка для быка.

— Негодяй и жулик! — рявкнул критик. — Если бы он не сбежал, его упрятали бы за решетку. Соблазнитель юных девушек и наглый проповедник атеизма и анархии… Вы, полагаю, одобряете его, ваше сиятельство?

— Мне он ужасно нравится, — ответил Даммлер с вызовом.

— Что же вам так в нем нравится — отрицание бытия Божия или проповедь свободной любви?

— О, если вы об этом, то, разумеется, атеизм. Я и сам, слава богу, атеист. — В единственном глазу Даммлера сверкнул огонек.

Пруденс вздрогнула, мисс Верней нервно рассмеялась. Остальные застыли, как в немой сцене.

— Вы противоречите сами себе, — заметил Ашингтон, оправившись от потрясения.

— Хорошо, что вы это увидели, — рассмеялся Даммлер. — Но я говорил о нем как о поэте, чьи моральные качества нас не касаются. Особенно же меня восхищают его оды. В поэзии, в отличие от романа, словесное мастерство важнее всего. Он истинный поэт.

Ашингтон было взорвался, но опять ситуацию спас Колридж. Приняв менторскую позу, он снова прочитал лекцию о своих литературных взглядах. Затем перешел к своим литературоведческим мнениям, утверждая, что Шекспир не писал свои пьесы. Он читал цикл лекций о Шекспире и Милтоне в Философском обществе и сейчас был готов обрушить их на головы почтенной публики.

— Достаточно посмотреть на его происхождение, чтобы понять, что такой человек не мог их создать, — заявил он. — Вы только подумайте — браконьер, распутник, идиот.

— А откуда вы взяли, что он идиот? — поинтересовался Даммлер, растягивая на свой лад слова.

Прерывать Колриджа считалось дурным тоном. Тот бросил взгляд на поэта и продолжил:

— Подобные вещи могли написать такие люди, как Бекон или Марлоу…

— Но Бекон уж точно был идиотом, — снова перебил его Даммлер. — Верить в философский камень! Годами занимался этим. Что касается распутства, то Донн, сами знаете, был далеко не ангел, хотя его проповеди — дело другое; то же можно сказать и о Фоме Аквинском, и об апостоле Павле, да о любом великом писателе.

— Ваша приверженность распущенности всем хорошо известна, — заметил Ашингтон, с победоносным видом посмотрев на Пруденс, — хотя можно быть распутником, не будучи поэтом, и поэтом, не будучи распутником.

— А то и тем и другим, как Уильям Шекспир.

— Шекспир не является автором приписываемых ему пьес, — резюмировал Колридж. — Как я говорил в своей лекции 1811 года…

— И непрерывно повторяете с тех пор, — подхватил Даммлер.

Колридж посмотрел на него как на червяка:

— Среди интеллектуалов давно принято считать, что он не мог написать ничего подобного.

Пруденс с трудом сдержалась, чтобы не улыбнуться, но физиономии прочих литературных деятелей были мрачнее тучи, так что и она поневоле стала серьезной.

— Что же касается бесспорности этих творений, — продолжал свое Колридж, — то я твердо убежден, что Милтон на голову выше Шекспира.

— Эта труба иерихонская? — пренебрежительно отмахнулся Даммлер. — Эта пуританская святоша?

— Не следует путать его жизнь и его творчество, — возразил Колридж.

— Все мы люди, все мы человеки. И все человеческие пороки нам не чужды. Ведь кое-кто путает личную жизнь Шекспира с его творчеством.

— Кто бы ни был автором этих пьес, — вмешалась Фанни Верней, — это был гигант. Видели «Короля Лира» Кина? — Ей удалось загасить разгорающийся пожар, и до конца обеда все опять шло гладко.

Пруденс восхитилась, как легко мисс Верней внесла мир и покой. Сама она чувствовала, что весь сыр-бор разгорелся из-за нее. Даммлер и Ашингтон вели себя словно два пса, грызущиеся из-за кости, и, подобно псам, совсем забыли о предмете грызни. Будь Пруденс более светской дамой, она тоже придумала бы, как привнести мир, но тихая домашняя жизнь у дядюшки Кларенса не способствовала развитию дипломатических талантов, которые у нее, несомненно, были, и потому она внутренне холодела от ужаса, ожидая скандала.

Через полчаса джентльмены присоединились к дамам в салоне. Но поскольку вечер оборачивался скукой, вскоре гости начали шумно прощаться и благодарить за прием.

— Я провожу вас, Пруденс, — предложил Даммлер.

— Я обещал отвезти мисс Маллоу домой, — с видом победителя заявил Ашингтон.

— Не стоит надолго оставлять вашу матушку, — нашелся Даммлер.

— Она не одна. Мисс Гимбл живет у нас, чтобы присматривать за ней.

— Какой смысл попусту гонять лошадей? Мне известно, где живет Пруденс, и я все равно проезжаю мимо ее дома.

— А я доставлю ее до дверей, — не отступал Ашин-гтон. — И зайду, чтобы поприветствовать мистера Элмтри и вашу милую матушку, мисс Маллоу, если не поздно. Поехали?

— Решайте, Пруденс, — поставил Даммлер ее перед выбором.

— Доктор Ашингтон еще днем предложил довезти меня до дому, — сообщила она, подставляя Ашингтону локоть и с извиняющимся видом улыбаясь Даммлеру.

— Тогда до завтра, — бросил Даммлер и, повернувшись к мисс Верней, с индифферентным видом предложил подвезти ее.

Ашингтон не пошел с Пруденс в дом, у него и намерения такого не было, поскольку он знал, что там его подкараулит дядюшка Кларенс и предложит ему стаканчик вина. Он говорил об этом с единственной целью — досадить Даммлеру и утвердить свое право на мисс Маллоу. Пруденс видела, как два джентльмена пикировались весь вечер, и извинилась за поведение своего приятеля.

— Боюсь, лорд Даммлер был сегодня в дурном настроении. Не знаю, что с ним такое. Я его впервые вижу таким.

— Что вы, это для него типично. Все эти славословия по поводу его претенциозной поэзии вскружили ему голову. Я не писал бы о нем, если бы «Блэквудз» не заказал мне статью. А Даммлер, как всегда, немного перебрал. Иначе и не знаю, как объяснить его поведение.

— Я не заметила, чтобы он особенно налегал на вино, — постаралась сгладить положение Пруденс.

— Наверно, он пришел уже в хорошем состоянии. Он с самого начала стал на всех набрасываться. Я бы не советовал вам слишком много общаться с ним. Он ведет себя очень фамильярно, называет вас по имени.

Вечер, от которого Пруденс столько ожидала, был вконец испорчен. Даммлер вел себя вызывающе, и, главное, непонятно почему. С чего он так взъелся на Ашингтона? Ей пришла в голову странная мысль, что он ревновал ее. Он вел себя как потерявший голову влюбленный, что было совершенно непонятно. Ведь ясно как Божий день, что он не мог ревновать Ашингтона к ней как к женщине, поскольку он посчитал ее сумасшедшей за то, что она не приняла предложение Севильи. Но было, разумеется, еще какое-то объяснение, которое ей не терпелось узнать. Он сказал, что зайдет завтра. Пруденс вся была как на иголках. Она тоже выложит ему все, что думает об этом спектакле, который он устроил.