— И в такой огненной компании, — ввернула Пруденс, рассмеявшись.

Даммлер пристально посмотрел ей в глаза и тоже рассмеялся.

— Пруденс Маллоу… вы с вашим чепцом и ханжеским видом… Вы корчили из себя чопорную даму. И все ради чего? Чтобы умаслить этого старого сухаря?

— Откуда вы взяли? Я действительно высокого мнения о мистере Ашингтоне.

— Высокого мнения о том, что он мог сделать для вас, да?

— Что вы обо мне думаете? Мне и в голову не приходило умасливать его, чтобы он написал обо мне хвалебную статью. Это просто ужасно!

— Но не будете же вы уверять меня, что принимаете все эти его напыщенные разговоры за чистую монету и считаете его ученым. Вы только посмотрите, кого он пригласил на обед. Эту рассохшуюся колымагу Колриджа и дребезжащую Верней.

— И лорда Даммлера, — напомнила Пруденс.

— Я пришел только потому, что должны были прийти вы. Пока он не проговорился об этом, я не собирался к нему.

— А вы соизволили ответить в последнюю минуту, что тоже к хорошим манерам не отнесешь.

— Он, видать, представил вам полный список моих достоинств. И тем не менее, Пруденс, не пытайтесь говорить мне, что он вам нравится.

— Я уважаю его. Он знает обо всем неизмеримо больше меня, — я о литературе.

— На шести языках, два из которых мертвые, а остальные четыре испускают дух от малейшего его прикосновения. Я тоже говорю на шести языках, но не замечал, чтобы вы относились ко мне с подобным уважением.

— Вы? На шести языках? И на каких же, скажите, именно?

— На английском, французском, немецком, испанском, итальянском и русском, и немножко на хинди и китайском, правда, не более дюжины фраз на каждом. Причем мертвые я не считаю.

— А я и не знала. Какая же я глупая по сравнению с вами обоими.

— Как? Ушам своим не верю! Я со своими шестью языками сподобился быть причислен к высям, в которых парит Ашингтон? Надо было давно сказать. Кстати, моя библиотека насчитывает где-то десять тысяч томов. Что, я поднимаюсь рангом выше?

— Дядюшка Кларенс поговаривает о новой книжной полке, — скромно вставила Пруденс. — Для «Бэквудз ревью».

— Не смейтесь. Он так его назвал? Я очень ценю вашего дядюшку. Когда он напишет мой портрет?

— Только намекните и назначьте любые три удобных для вас дня. Теперь без повязки вообще никаких проблем, — весело рассмеялась Пруденс.

Как же хорошо ей было с Даммлером. Он мог рвать и метать от злости, но в конце она могла смело сказать, что думает.

— Вы правда атеист? — вдруг спросила она.

— Не могу похвастать, что хожу в церковь каждое воскресенье, но в Бога верую. Спросите, зачем я нес всю эту чушь? Да чтобы довести до белого каления этого старого осла Ашингтона.

— Почему вас так вывел из себя его прием?

— Первой каплей была эта статья о вас, а дальше больше: когда я увидел, как вы оба спелись. Боюсь, Кларенс оказался прав: старому ослу и пальцем шевелить не надо, чтобы окрутить вас.

— Слушайте больше дядюшку Кларенса! Любой джентльмен становится у него кандидатом в женихи при первом же визите и страстным ухажером — при втором.

— Кем же он в таком случае считает меня?

— Во всем, разумеется, виновата я сама. Из-за моей застенчивости и нерешительности я не даю вам авансов, необходимых для любого мужчины, чтобы поощрить его.

— Значит, мне надо держать ушки на макушке, если у меня возникнут матримониальные планы относительно вас? — с былой непосредственностью рассмеялся Даммлер.

— И все же вы мне так и не сказали, за что так взъелись на Ашингтона? На предложение господина Севильи вы совсем не отреагировали. А разве их можно сравнивать? Если Ашингтон и испытывает ко мне симпатию, то он неизмеримо выше Севильи во всех отношениях, кроме разве что денег.

— Я с этим абсолютно не согласен. Вы Севилье по-настоящему нравитесь. Он вас на руках носил бы, ублажал бы любое ваше желание. От вас же ему надо всего ничего: вы должны привлекать к себе взгляды и говорить всякие умные вещи, чтобы все видели, какая у него умная женщина. Ашингтон же совсем из другого теста. Ему хочется, чтобы вы боготворили его, а он в результате сделает из вас переписчицу.

— Он, конечно, самовлюбленный, кто без греха, но не думаю, чтобы ему пришло в голову использовать мое время для переписки его статей. Он считает, что я хорошо пишу книги.

— Хорошо для женщины. Кстати, как вам понравилась Шилла? Не правда ли, она очаровательна. Мне она нравится все больше и больше.

— Стоило мне преодолеть первые страницы, где она принимает самые развратные позы на этой самой оттоманке, как я стала относиться к ней гораздо лучше. Хотя и вся первая часть серьезно переделана. Вы сделали вашу героиню совсем англичанкой, так что даже не знаю, как вам удастся выдать ее за дитя Востока. Что если повернуть дело так, что это английская сирота, волей судьбы очутившаяся в Турции?

— А что, хорошая мысль! Я вам рассказывал о ее последней выходке?

Пруденс покачала головой.

— Она разделалась со своим принцем, жалким в общем-то типом. Не успел я водрузить корону на его голову, как она о нем забыла, и сейчас голову ей вскружил факир, который появился, когда караван дошел до Константинополя. Он намного старше ее и отпетый мошенник. Забивает ей голову всякой духовной дребеденью, а сам смотрит только, как добраться до ее плоти.

— Ах, скотина! Но чем быть для каждого встречного горячительной закуской, по ее собственному выражению, лучше уж принц. А не могли бы вы найти ей что-нибудь более диетическое, вроде куриного бульона…

— Э, чего я только не пробовал, — покачал головой Даммлер. — По-моему, корень всех бед в моем решении выпустить ее из гарема. А это целиком и полностью ваша ошибка. Я только доверился вашей интуиции.

— Я подозревала, что буду без вины виновата. Вообще не пойму, зачем вы все еще носитесь с ней? После того как она согласилась на факира, любой здравомыслящий человек вправе отвернуться от нее.

— Вся беда в том, что, когда дело касается женщин, здравомыслие изменяет мне. Я собираюсь уехать на время и взять Шиллу с собой, чтобы немного ее образумить.

— Это обычно помогает?

— Еще как. Уиллс планирует поставить ее в осеннем сезоне, а конца еще не видно. В Лондоне все отвлекает.

— Так вы собираетесь к себе в Лонгборн-абби?

— Нет, Малверны приглашают к себе в Файнфилдз. Я там в прошлый раз закончил последнюю часть своих «Песен».

— Понятно. — Всем было известно, что там он не только писал стихи. Даже до Пруденс доходили слухи о его увлечении леди Малверн. — Вы не боитесь, что и там вас будут отвлекать?

— Так точно, мамочка. Но я не буду много пить и поздно вставать. Как я понимаю, вы имеете в виду графиню? Видите ли, Пруденс, слухи о моих порочащих связях сильно преувеличены. Не такой уж я черт, как меня малюют.