когда мы выскочим наружу, либо обходит по очереди кабинеты, выискивая тот, в котором мы отсиживаемся.

– Но кабинетов-то много! Пока обойдёшь все…

– Ничего. Он терпеливый. И упрямый. Умеет выжидать и наносить удар в самый неожиданный момент… Правда, сейчас времени у него не так уж много, – прибавил Егор и взглянул в окно, на бледно-голубое, за последние несколько минут заметно прояснившееся и посветлевшее небо, с которого окончательно исчезли все звёзды, а заодно с ними и луна.

– А ещё здесь нет ветра, – присовокупил он мгновение спустя и едва приметно ухмыльнулся. – И учуять нас тут проблематично…

Они вновь немного помолчали, то и дело тревожно поглядывая на дверь и прислушиваясь к тишине. Потом Никита, словно только что вспомнив о чём-то, нахмурился и печально покачал головой.

– Бедная баба Зина! Что там с ней стало? Что он с ней сделал?

Егор ничего не сказал. Лишь насупил брови и неопределённо шевельнул плечами.

– Я знаю – он убил её! – глухо произнёс Никита, со скорбным выражением глядя куда-то в сторону. – Он убивает всех, кто попадается ему на пути. Без разбора. Каждый, кто хоть раз увидел его, должен умереть. Потому что лучший свидетель – мёртвый свидетель!

Он ненадолго умолк, будто потеряв нить своей мысли. Затем перевёл взгляд на приятеля и слабым, замирающим голосом промолвил:

– Мы тащим за собой смерть! Он идёт за нами и по пути убивает всех подряд… Получается, что в этих смертях есть и наша вина. Пусть небольшая, но есть…

Егор ответил ему долгим, пронзительным взглядом, точно обдумывая сказанное. Потом решительно мотнул головой.

– Нет! Мы ни в чём не виноваты! Мы просто пытаемся спасти свои жизни, как можем… На это имеет право каждый. Другого выхода у нас нет.

Никита – непонятно, убеждённый, или нет, доводами собеседника – кивнул и опустил глаза.

Егор же вновь обратил взор за окно, на занимающийся там рассвет. Лицо его было задумчиво и хмуро, однако через минуту на нём неожиданно показалась едва заметная улыбка.

– И как же всё-таки назывался тот коньяк? – прошептал он, потирая пальцами лоб. – Вертится название, а вспомнить никак не могу…

Он вдруг умолк и обернулся к двери. Лицо его напряглось, губы плотно сжались…

В пустом школьном коридоре раздавались твёрдые, чеканные шаги, постепенно приближавшиеся и становившиеся всё громче. Через несколько секунд они стихли возле их двери, и приятели услышали знакомое им тяжёлое, с тонкой вибрирующей хрипотцой дыхание.

Никита и Егор, замерев, оцепенев, не смея шевельнуть и пальцем, не сводили глаз с заваленного мебелью входа – и ждали…

И хотя они и ожидали этого, однако вздрогнули всем телом и невольно подались назад, когда в следующий момент на дверь обрушился извне мощный, сокрушительный удар, мгновенно распахнувший её настежь. Вслед за этим с грохотом и треском разлетелось эфемерное укрепление, наспех сооружённое приятелями, и над его обломками возникла огромная чёрная фигура в долгополом траурном одеянии. Задержавшись на пороге, неизвестный тряхнул головой и окинул беглым взглядом окутанный мягким сумраком кабинет.

Егор, очнувшись от секундного оцепенения, вскочил с места и быстрым, резким движением раскрыл оконную раму. Затем вторую. Потом схватил за шиворот застывшего, будто приросшего к стулу напарника, остановившимися, изумлённо-испуганными глазами смотревшего на незнакомца и не делавшего ни малейшей попытки двинуться с места, и рванул его к окну.

– Прыгай! Быстро!

Подчиняясь этому грубому прикосновению и громкому окрику, Никита стал пробираться к подоконнику. Но делал это как-то вяло, неуверенно, по-прежнему не отрывая расширенных глаз от стоявшего у входа страшного гостя, точно околдованный этим грозным зрелищем. И только когда неизвестный, видимо разглядев наконец то, что было ему нужно, шагнул вперёд и двинулся в их сторону, Никита пришёл в себя и, заметно оживившись, взобрался на подоконник.

Однако, выглянув наружу, он снова замешкался и с растерянным видом обернулся к товарищу.

– Здесь же высоко.

Егор, не говоря ни слова, пихнул его в спину, и Никита, потеряв равновесие и лишь беспомощно взмахнув руками, полетел вниз.

Егор тут же вскочил на его место и тоже приготовился прыгать. Но, прежде чем последовать за приятелем, мельком оглянулся назад.

Неизвестный был в нескольких метрах от него. Он шёл по узкому проходу между двумя рядами парт, и старые половицы жалобно скрипели под его тяжёлой поступью.

Егор, словно желая поиграть с огнём, подпустил его поближе, и лишь когда их разделяло только пару шагов и тот уже протянул к нему руку, он резко оттолкнулся от подоконника и нырнул в темноту.

Глава 8

Приземление оказалось довольно мягким: Егор упал на одну из клумб, разбитых перед школьным фасадом, смяв росшие на ней цветы и слегка взрыхлив чёрную сыроватую землю. Потеряв при падении равновесие и завалившись на бок, он немедленно вскочил на ноги и, несмотря на то что был немного оглушён и дезориентирован, собирался сразу же, не медля ни секунды, пуститься бежать. Но тут он заметил, что Никита лежит рядом, возле клумбы, даже не пытаясь встать и лишь тихо, прерывисто постанывая. Ещё не разобравшись в чём дело, Егор хлопнул его по плечу.

– Подымайся! Некогда разлёживаться. Надо валить отсюда!

Однако Никита не спешил следовать его призыву. Он лишь слегка пошевелился и, снова жалобно застонав, сдавленным, прерывающимся голосом проговорил:

– Я не могу встать… Я подвернул ногу… или сломал… Боль адская.

Егор раздражённо мотнул головой и выругался сквозь зубы:

– Мать твою!.. Только этого не хватало… Вот дерьмо!

– Да, дело дрянь, – мрачно согласился Никита. – Кажется, моя песенка спета.

Егор несколько мгновений молчал, словно пытаясь осмыслить случившееся и решить, что делать дальше. Потом быстро взглянул на раскрытое окно на втором этаже, из которого они только что выпрыгнули, и, увидев, что оно пусто, после короткой заминки подхватил приятеля под руку и попытался приподнять.

Но Никита, немного привстав, застонал пуще прежнего и, вновь растянувшись на земле, с угрюмым, безнадёжным выражением промолвил:

– Это бесполезно! Я не смогу идти… даже с твоей помощью… Мне крышка! Беги один, спасайся…

Сказав это, он уронил голову на грудь и весь как-то сник, обмяк, словно окончательно отказавшись от борьбы и смирившись с неизбежностью.

Но Егор, очевидно, держался на этот счёт иного мнения. Он приблизил своё возбуждённое, пышущее жаром лицо к бледному, уныло-безразличному лицу товарища и с усилием, едва сдерживая волнение, произнёс:

– Если ты думаешь, что я брошу тебя здесь одного и побегу спасать свою шкуру, то ты сильно ошибаешься и совсем меня не знаешь… хотя вроде бы должен… Или мы уйдём отсюда вместе, или останемся тут тоже