– Вы уже уходите?

– Да, мсье. Честно признаться испытываю нетерпение поскорее встретиться с синьором Скарелли, если, конечно, это, наконец, его подлинная фамилия.

Он взял со стола дискофон, показавшийся ненастоящим в его огромной руке.

– Но вы забыли о вашем обещании ответить и на мои вопросы. Мне надоело сидеть здесь точно под стеклянным колпаком!

– Не волнуйтесь, вы всё узнаете, правда не от меня.

– Тогда от кого же? – досадливо поморщился журналист.

Ему вдруг перестал нравиться этот представитель Интерпола, к которому, вначале их разговора, испытал такую симпатию, посчитав сочетание спокойной силы с проницательным взглядом голубых глаз, за образец полицейского. – Сиделка у меня немая, профессор не знает, что творится у него в доме, не то что в мире.

– Сиделка у вас действительно немая, – засмеялся Амбуаз, – но вот насчёт профессора вы глубоко ошибаетесь. Он вёл себя так по моей просьбе. Но, повторяю, не волнуйтесь. Вы всё получите сполна.

В комнату, как всегда стремительно и тяжело дыша, вошёл профессор Лайом.

– Инспектор, вы задержались на целых пятнадцать минут, – сердито посмотрел он на Амбуаза.

– Ход расследования не позволял мне уйти раньше, – отшутился инспектор.

«Борьба титанов», – усмехнулся про себя Фертран, сравнивая этих двух крупных и так не похожих друг на друга людей. Если Амбуаз, с его подтянутой фигурой, мог наверно, не запыхавшись выстоять на ринге не меньше пяти раундов, то Лайом, с трясущимися сиреневыми щеками и заплывшим жиром торсом, не мог без одышки даже встать со стула. Однако, в своём халате стального цвета, безуспешно пытавшемся стянуть тоненькими завязками его расплывающиеся телеса, он выглядел довольно внушительно.

– Профессор, – Леже, как последний интриган, попытался подлить масла в огонь, – инспектор сказал, что это вы введёте меня в курс последних событий в мире.

– И не подумаю, – с громким сопением выдыхая воздух, безапелляционно заявил Лайом, подходя к столику с приборами, – моё дело лечить вас, а не занимать рассказами политических анекдотов.

– Сейчас вы узнаете кто, – опять засмеялся Амбуаз.

Не успела широкая спина инспектора скрыться в коридоре, как дверь тут же распахнулась и в палату ворвалась Элен, похожая на подростка, по сравнению с Амбуазом.

– Леже! – закричала она, бросаясь к журналисту. – Наконец-то, это церберы меня пропустили.

– Благодарю за комплимент, мадмуазель, – отозвался Пьер Лайом, поднимая голову над столиком с приборами.

– О, профессор! – смутилась девушка. – Я вас не заметила.

– Конечно, – проворчал тот. – Моя комплекция такова, что меня можно и не заметить.

– Но, я честное слово… – попыталась оправдаться Элен.

– Ладно, ладно, – махнул рукой профессор. – Не задерживайтесь слишком долго, не следует переутомлять больного.

Когда Лайом вышел, девушка осторожно погладила руку Фертрана между налепленными электродами и спросила – Тебе больно?

– Нет, – устало ответил журналист. – Но, знаешь, всё это мне порядком надоело.

– Потерпи. Профессор сказал, что, если так пойдёт и дальше, то скоро ты будешь в полном порядке.

«Может и так, – подумал Фертран, – но всё же жаль, что эти бандиты спалили особняк. От того, чем они меня пичкали, хоть это был и яд, как утверждает профессор, у меня всё же не отнимались ни руки, ни ноги.»

Журналист поднёс руку к голове, но, наткнувшись на пучок электродов в избытке торчащих у него на голове, досадливо откинулся на подушку.

– Ну, ладно, давай, рассказывай.

– А что бы ты хотел услышать? – осторожно спросила Элен.

– Всё!

– Но, мсье Лайом сказал, что тебе ещё рано волноваться, а события таковы, что… – она задумалась, подбирая слова поосторожней.

– К чёрту, – хмуро прервал её Фертран, глядя в потолок. – Как же я могу не волноваться, если ничего не знаю? Или рассказывай, или повешусь на капельнице, – довольно вяло пошутил он, словно такая мысль и впрямь не раз приходила ему в голову.

– Ну, хорошо, – сдалась Элен. Ей было не по себе от созерцания такого подавленного состояния Фертрана. – Значит так: как только страны НАТО сняли морскую блокаду Японии…

– Стой, стой, стой! – у журналиста от удивления разом пропала вся меланхолия. – Какая блокада? При чём здесь Япония? Я что же, провалялся здесь несколько лет?

– Да, нет, – растерянно заморгала глазами Элен. – Ты здесь ровно неделю.

– Вот и рассказывай всё по порядку!

– С чего же мне начать?

– Как с чего? Что было после нападения на шоссе? «Письмо»-то нашли?

– Ты что же, правда ничего не знаешь? – Элен ласково провела по щеке Фертрана тыльной стороной ладони.

– Конечно, нет! – нетерпеливо воскликнул тот. – Ты же мне ещё ничего не рассказала.

– После нападения на шоссе… – медленно начала девушка. Она вдруг с удивлением подумала, что эти события, произошедшие всего несколько дней назад, и правда, кажутся сейчас чем-то неимоверно далёким, даже немного нереальным, из-за всего, что они повлекли за собой. – … бандиты отвезли «письмо» на полигон ВТК. Сообщали, что он расположен там же недалеко, кажется в Британи.

– Да, это так, – прервал её журналист. – Я был там перед нападением.

– Завидую я тебе, – Элен с уважением посмотрела на Фертрана. – Попасть в самую гущу событий! Для этого нужен твой нюх.

– Нет, – задумчиво покачал головой журналист, вспоминая свой предыдущий разговор со Скарелли и последствия, к которым он привёл. – Не завидуй. То, что я здесь и живой – случайность! Шутка Фортуны. Боюсь, я выбрал свою долю удачи за всю оставшуюся жизнь. Наверное, мне уже никогда больше не повезёт.

Он посмотрел в удивлённо протестующие глаза Элен, соображая, стоит ли говорить ей большее.

– В этой суматошной повседневности, – всё же решившись, продолжил он, – нам не мешает порой остановиться и оглядеться. Все эти дни, что я здесь валяюсь, у меня не раз была такая возможность.

– Раньше тебя никогда не тянуло остановиться, – осторожно, боясь чем-нибудь разрушить хрупкую сферу его доверия, сказала Элен.

Она вдруг почувствовала, как доверие, только что еле трепетавшее в его глазах, точно блики мыльного пузыря, стало расти, окутывая и согревая её всю.

Фертран ласково накрыл руку девушки своей ладонью и, уже без страха быть непонятым, продолжил:

– Я много передумал за эти дни. Прежде, я никогда не задавался мыслью, от чего зависит наша жизнь. Ты только подумай, она может оборваться от тысячи случайностей: запнуться и упасть, съесть какую-нибудь дрянь, попасть в аварию на земле, воде, воздухе, а теперь вот ещё и вне Земли.

– Но…, бояться жить смешно и, извини, даже глупо.

– Да, ты права. Бояться всего этого глупо! Но я сказал не всё. Оказывается, жить нам или не жить зависит ещё и от злой воли неизвестных нам людей. Быть в постоянном страхе, что в любую минуту