Время от времени в траве вскрикивали, и это означало, что в кого-то из солдат попала пуля. Лучше всех стрелял буканьер: он совершал настоящие чудеса.

Прежде чем выстрелить, он с десяток раз менял положение, то поднимал ствол тяжелой аркебузы, то опускал его, а когда наконец решался на выстрел, почти всегда после него слышались крик или проклятия.

Если уж он и не убивал, то, по крайней мере, ранил или калечил алебардщиков.

— Что за люди! — бормотал Мендоса, казавшийся сильно пораженным этими выстрелами. — Флибустьеры расхваливают себя, но им никогда не сравниться с буканьерами. Теперь я понимаю, почему им удалось захватить Вера-Крус и даже Панаму с этим чертякой Морганом!

Однако испанцы оказались достойными потомками тех ужасных конкистадоров, кучки людей, разрушивших две могучих американских империи: мексиканскую и перуанскую. Даже без огнестрельного оружия они стойко удерживали позиции, отважно подставляя себя выстрелам буканьера и его сотоварищей, не теряя уверенности в том, что могут легко справиться с мелкой группкой авантюристов.

Они ползли в траве, горя желанием добраться до дерева и вступить в рукопашную.

Это упорство подействовало на Буттафуоко.

— У них должен быть какой-то план, — сказал буканьер графу.

— Какой? — спросил сеньор ди Вентимилья.

— Не могу догадаться, и это меня начинает беспокоить.

— Возможно, они рассчитывают на собак?

Буттафуоко покачал головой.

— Может быть, позже, — сказал он. — Видите их?

— Нет.

— А вы, Мендоса?

— Я вижу только качающуюся траву, — ответил моряк.

— А я своими по-настоящему гасконскими глазами различаю еще кое-что другое, — сказал дон Баррехо, забравшийся повыше других в надежде выцелить кого-нибудь из авангарда.

— Ну, говорите.

— Вяжут пучки.

— Из хвороста?

— Да.

— Если им удастся подобраться сюда, они нас сожгут или по меньшей мере немножко поджарят. Это старый прием, но он не всегда удается. Сеньоры, шпаги у всех есть?

— И остры они, как бритвы, — сказал Мендоса. — Клянусь, не хотел бы я их пробовать на своей шее.

— Что вы хотите делать с нашими шпагами, Буттафуоко? — спросил сеньор ди Вентимилья. — Перерубать алебарды? Это было бы плохой игрой.

— Нет, но их можно использовать против этих треклятых собак, — ответил буканьер.

— Если для этой цели, то не беспокойтесь.

— Но я же занимаюсь ими, — напомнил гасконец.

— Вечный хвастун! — проворчал Мендоса. — Такие люди поистине неисправимы.

— Продолжайте стрелять, — сказал буканьер. — И вы тоже, солдат. Авангард, кажется, не имеет желания колоть наши ноги своими алебардами.

— Ну, уж до моих они бы точно не добрались, — откликнулся гасконец. — Для этого им потребуется лестница. Сейчас я кладу на землю каждые полминуты по человеку!

И вся четверка вновь, с нарастающим гневом, открыла стрельбу по зарослям. Буканьер, хорошо рассчитывавший свои выстрелы, показывал истинные чудеса меткости, однако испанцы постепенно захватывали территорию, несмотря на огромные потери.

Солдаты падали ранеными или убитыми, но они пробирались через траву, неуклонно приближаясь к кустарникам.

Что они предпримут? Если бы у них была хоть какая-то аркебуза, солдаты, конечно, легко разделались бы с маленькой группкой врагов.

Вероятно, они собирались предпринять безнадежную атаку с холодным оружием.

Буттафуоко пришел в бешенство и отчаянно ругался, не переставая стрелять.

— Неужели не удастся прогнать их? — бормотал он. — Сколько же человек противостоит нам? Или это пустая стрельба по водам Гвадалквивира?

Но напрасно свистели пули над травами, тщетно палили четверо осажденных, все больше входя в раж.

Тем временем полусотни, решившие положить конец этому сражению, в ходе которого они уже понесли серьезные потери, по-прежнему приближались и окружали заросли.

— Что скажете, Буттафуоко? — спросил наконец сеньор ди Вентимилья. — Как наши дела?

— Что вы хотите услышать, господин граф? — ответил буканьер. — Я поражен. Никогда в жизни не встречал более отважных людей. Эти солдаты изумительны! На их месте я бы давно удрал!

— А они тем временем не перестают удивлять нас, — сказал Мендоса.

— Этого я жду, — ответил буканьер, — и даже боюсь. Такая настойчивость наводит на размышления.

— Чего вы боитесь, Буттафуоко? — спросил сеньор ди Вентимилья.

— Не знаю, и это меня беспокоит.

— Клянусь всеми акулами Бискайского залива! — чертыхнулся гасконец. — Дело начинает принимать запутанный оборот.

— Но вы же гасконец, а потому вмиг распутаете его, — съязвил Мендоса.

— Под нами собаки.

— Волки для гасконцев опаснее.

— Замолчите и продолжайте стрелять, — оборвал их буканьер. — Подначками бой не выиграешь.

— Ха! И это он называет боем! — пробурчал Мендоса. — Я назвал бы эту перестрелку ничтожной стычкой!

Четыре выстрела прогремели один за другим, обратив в бегство полдюжины испанцев; остальные, однако, остались в зарослях высокой травы и продолжали отважно приближаться к лесу; некоторые уже добрались до опушки.

— Адское отродье! — Буттафуоко отбросил свою шляпу. — Теперь мы их не остановим.

— Испанцев?

— Если они пойдут сквозь заросли, ничей глаз не сможет рассмотреть их, и ни одна пуля в них не попадет. Что они намерены делать? Изжарить нас? — Он обернулся к гасконцу, который спустился на один из самых нижних суков. — Сеньор солдат, займитесь-ка сворой, воющей прямо под нами. У вас должно остаться не менее шестидесяти зарядов.

— Надеюсь, что их больше, — ответил гасконец, отличавшийся великолепным умением сохранять хладнокровие.

— Так как авангард оставил вас не у дел, перестреляйте этих чертовых мастифов.

— Предпочел бы уничтожать людей, — возразил Баррехо.

— Но они-то как раз представляют меньшую угрозу! Я же доверил вам более трудную задачу.

— Почетный пост, — рассмеялся Мендоса.

— Как-никак, — ответил гасконец. — Если эти твари опаснее людей, берусь сделать из них гигантскую яичницу.

Он поднял заряженную аркебузу и, хорошенько прицелившись, уложил самого большого пса, размозжив ему голову.

— Есть один! — сказал он. — Этот уже не будет кусать мои икры.

Пока гасконец управлялся с лаявшими во все горло вокруг дерева мастифами, которым не терпелось пронзить своими ужасными зубами плоть беглецов, Буттафуоко, граф и Мендоса не прекращали вести огонь, время от времени стреляя наобум по солдатам, скрывшимся уже в лесу. А героические солдаты старой Испании, не припадая к земле под этим непрекращающимся ружейным огнем, подвергавшим недюжинному испытанию их храбрость, не переставали приближаться; они были полны решимости добраться до огромного хлопкового дерева и схватиться в рукопашной. Учитывая их численность, они были уверены, что легко справятся с противником.