В следующее воскресенье Жожо отвел Генерала в сторону и завел речь как заместитель с командующим. Генерал, подергав себя за ус, одобрительно поглядел на Жожо. Ему нравилось, когда работают головой.

— Думаешь, Фонци их возьмет?

— Если следующая стройка будет большая, почему нет? Дешевые горбы ему всегда нужны. Могу с ним поговорить.

— Bon, — кивнул Генерал. — Об этом сообщу я. Не достать ли Жану бандаж от грыжи? Ну и Жожо! — подмигнул он, постучав по голове. — Молодец.

Малыш с важным видом направился к своему велосипеду.

В конце утренней разминки Генерал собрал всех вместе. Бурное нежелание Жана и Башира отказаться от не требующей физических усилий работы встретило не менее шумные возражения со стороны всех остальных. Демократия, сказал Генерал, сделав вид, что не расслышал, куда послал ее Башир.

— И еще одно предупреждение, — объявил Генерал. — Очень важное. — Он строго помахал пальцем. — Не болтайте между собой о том, что собираетесь делать с деньгами, ладно?

Жожо важно покачал головой. Кое-кому приходится об этом напоминать.

— Объясню, — сказал Генерал. — Это становится привычкой — начинаете отпускать шуточки, забывая, о чем речь, и в один прекрасный день какой-нибудь гаденыш с длинными ушами что-то услышит и тогда… — Генерал провел пальцем по горлу, — …крышка. Так что держите язык за зубами.

«Глобал комьюникейшнз рисорсиз, Инк.» размещалась на пяти верхних этажах расположенного на Шестой авеню в центре Манхэттена монумента из стекла, стали и полированного гранита. Ее служащие, по слухам, были самыми высокооплачиваемыми и самыми запуганными во всем рекламном бизнесе. Говорили, что пяти лет работы в «Глобал» достаточно, чтобы любой нормальный человек сошел с ума, но за это время он заработает себе на собственный сумасшедший дом. Боб Зиглер (три с половиной миллиона долларов в год плюс премии) способствовал утверждению такой репутации. «У нас, черт побери, самая большая морковка и самая большая дубинка во всем городе, — любил он повторять своим служащим. — Богатей или убирайся».

Скоростным лифтом Саймон без остановки поднялся на сорок второй этаж. Мимо двух совершенно одинаковых секретарш его провели в угловой кабинет, который был ровно вдвое больше любого другого кабинета в здании. Зиглер с приросшей к уху телефонной трубкой развалился в кожаном кресле. У ног склонился пожилой чистильщик ботинок. Позади, на стенной панели тикового дерева, красовалась большая черно-белая фотография, на которой они с экс-президентом Бушем пожимают друг другу руки. У Зиглера было много таких фотографий, где он снят вместе с видными деятелями обеих партий. Он менялись в зависимости о ожидавшегося в тот день клиента. Паркер, глава «Паркер фудс», явно принадлежал к республиканцам.

Чистильщик навел бархоткой последний глянец и легонько постучал по сияющему ботинку Зиглера, давая знать, что кончил. Тяжело поднялся, благодарно поклонился, подобрав брошенную ему пятидолларовую бумажку, и выжидающе посмотрел на Саймона. Тот отрицательно покачал головой. Старик, волоча ноги, удалился ухаживать за обувью других директоров «Глобал». Интересно, подумал Саймон, что он думает о бесконечных миллионах долларов, упоминаемых в разговорах, которые ему приходится ежедневно подслушивать.

Зиглер, довольный, что заставил Саймона достаточно долго ждать, закончил разговор и поднялся из-за стола, разглаживая лацканы серого шелкового костюма и поправляя широкие красные подтяжки, которые начал недавно носить. Будь он на четыре дюйма выше и на двадцать фунтов полегче, возможно, выглядел бы тогда элегантно одетым. Саймон заметил, что он оставил попытку отращивать баки и коротко подстриг свои редкие рыжеватые волосы. Холодные серые глаза контрастировали с адресованной Саймону широкой улыбкой.

— Итак, добрался. Как долетел?

— Неплохо. Во всяком случае, быстро.

— Так и должно быть. Чертова банка с сардинами. Ладно, ближе к делу. Через пару часов появится Паркер, и мне нужно ввести тебя в курс. — Зиглер принялся расхаживать перед столом. — На девяносто девять процентов он у нас в кармане. Что касается Европы, по моим сведениям, триста миллионов наши. Может быть, больше, если сумеем как следует привязать его к «Хейнц». Это наша группа.

— Паркер. Какой он?

— Ни разу не видел. Говорил по телефону, но дела вел с его парнями, занятыми маркетингом. Говорят, не любит тратить много времени на рекламных агентов. Об этом чуть позже. — Зиглер молча поднял толстое досье и бросил на стол. — Ты, конечно, читал краткую справку? Так что знаешь, что начал он в какой-то дыре в Техасе сорок лет назад, а теперь входит в список пятисот крупнейших воротил, публикуемый журналом «Форчун», и с каждым годом лезет все выше. Хитер. Когда говоришь по телефону, кажется, будто простецкий парень из какой-нибудь дыры, в вязаном галстуке и дурацкой шляпе, а ведь проворачивал такие дела с перекупками компаний и ни разу не остался внакладе. А теперь урок психологии, о’кей?

К величайшему отвращению Зиглера, Саймон закурил сигару. Каждое утро Зиглер вставал в шесть и работал с тяжестями — единственное, что помогало ему быть в форме. Он любил, когда восхищались его бицепсами, и был твердо убежден, что рак легких передается через вторых лиц с расстояния в шесть футов.

— Черт побери, не знаю, как ты можешь курить такое дерьмо. Известно ли тебе, что с тобой будет? Ладно, только не загнись сегодня.

— Я тронут, Боб. Так что насчет психологии?

— Да. Очень важно. Насколько мне известно, Паркеру нравится считать себя простецким малым, без фантазий. К тому же он не просто американец, а техасец. Слышишь, что я говорю?

— Что ты этим хочешь сказать?

Зиглер вздохнул.

— Сейчас растолкую. Насколько я его раскусил, он думает, что большинство рекламных деятелей — это, черт возьми, нечто вроде переодетых балетных танцоров, а Европа — полная психов захудалая деревня.

Саймон поперхнулся, представив Зиглера затянутым в трико.

— Все твои паршивые легкие, — неодобрительно покачал головой Зиглер. — Во всяком случае, суть тебе понятна. Никакой трепотни о европейских культурных ценностях, ясно? Держаться линии «Макдональдса» — американское качество, американская ценность, американская эффективность, американские… — Зиглер замолчал в поисках подходящего слова в этом перечне достоинств.

— Деньги?

— Ставлю на задницу твоей бабушки, да, деньги. Представляешь, как это скажется на нашей собственной рекламе? На курсе акций? На твоем личном состоянии? Можешь покупать долбаную «гавану» и курить, пока не подохнешь.

— Знаешь, Боб, иногда ты бываешь таким добрым и щедрым.

Зиглер недобро сощурился.

— Здесь тебе не место для шуток. Я потратил на эту сделку не один месяц и не позволю, чтобы все пошло к черту из-за твоих острот. Оставь свои шуточки до другого раза, когда будешь пить чай с королевой.