— Надо приехать снова. Но на этот раз не гоняй машину по полям.

Оба рассмеялись. Сидевшие за столом в другом конце ресторана подумали, что парочка начинает чувствовать себя довольно уютно. Бедная Кэролайн. Софи не терпелось ей все рассказать.

Николь с аппетитом поглощала спагетти, жаркое, ела много хлеба. Куда приятнее, подумал Саймон, чем смотреть, как Кэролайн ковыряется в салате. Еще подумалось, что ему нравится смотреть, когда женщина ест с удовольствием — сосредоточенно срезает с кости мясо, изредка облизывает розовым язычком уголки губ, аппетитно причмокивает.

— Ты ешь, словно кошка, — заметил он.

— Нет, скорее как проголодавшийся водитель грузовика в дальнем рейсе.

Промокнув губы салфеткой, Николь отпила вина и потянулась за сигаретами. Саймон зажег спичку, и она, наклонившись к пламени, коснулась его рукой. Софи Лоусон посмотрела на часы, подумав, что, может быть, еще не поздно позвонить Кэролайн.

В ресторане становилось тише. Саймон заказал кофе и раскурил сигару.

— Что собираешься делать в Лондоне?

— Ничего особенного. Побуду немного с Эммой. К концу недели нужно вернуться обратно. Приедет подруга из Парижа. Да и не люблю теперь подолгу бывать в городе. В деревне лучше.

Саймон подумал о своем уик-энде — в субботу в конторе, в воскресенье за газетами или перед телевизором в ожидании понедельника, когда все начнется сначала.

— Ты счастливая, — вздохнул он. — Тебе нравится жить там, где ты живешь. У многих так не получается.

— У тебя?

Саймон покачал головой.

— Я живу в конторе.

— Ты обязан?

— Прежде чем ответить, думаю, лучше выпить. Не против бокала шампанского?

Николь, улыбаясь, согласилась. Саймон подозвал официанта, тот крикнул бармену.

— Слыхали? — воскликнула Софи Лоусон, поднимаясь из-за стола. — Шампанское, мои дорогие! Как вы думаете, будет ли он пить из ее туфельки? — Через весь зал она помахала Саймону. — Обязательно позвони, дорогой.

Саймон лишь кивнул в ответ и откинулся на стуле, обдумывая вопрос Николь. Она молча, опершись подбородком в ладонь, глядела ему в лицо — усталое, подумала она, на лбу морщины, в брови седая прядка. И грустное.

— Так скажи, — повторила она, — почему ты обязан жить в конторе, если тебе не хочется?

— По правде говоря, не обязан. Привычка, многолетняя привычка.

— А теперь не нравится.

— Давно не нравится. — Глядя в бокал с шампанским, Саймон пожал плечами. — Не знаю. Зарабатываю на пропитание. Часто подумывал заняться чем-нибудь еще. Однажды чуть не купил долю в винограднике, но в агентстве всегда какое-нибудь землетрясение, приходится разбираться, за ним другое, а потом обнаруживаешь, что пролетело полгода, а ты ничего не сделал, кроме…

— Кроме денег?

— Именно. Поэтому покупаешь новую машину, новый дом, убеждая себя, что ни в чем не нуждаться — наилучший реванш, своего рода утешительный приз за смертельную скуку, работу по выходным, надоевшие до чертиков дела. — Помрачнев, Саймон затянулся сигарой. — Не очень привлекательная картина, а? Бедный рекламный магнат, страдающий от роскоши, через силу пересаживающийся с «Конкорда» в «мерседес», оттуда в ресторан. — Он улыбнулся. — Ну прямо сердце разрывается, не правда ли?

Оба замолчали, раздумывая над проблемой неудовлетворенности изобилием, проблемой, которую Николь с трудом принимала всерьез. Подумала, не выложить ли Саймону родившуюся у нее идею, но решила воздержаться. Ей пока было мало что известно, она даже не знала, будет ли это возможно вообще. Надо было еще до отъезда из Брассьера узнать у нотариуса, продается ли по-прежнему тот дом.

Поймав его взгляд, она изобразила сочувствие.

— Бедненький богач. Какая ужасная жизнь — сигары, шампанское, хлопочущий как наседка Эйрнест. Quelle tristesse![43]— Она закатила глаза, потом расхохоталась.

Саймон покачал головой.

— Ты абсолютно права. Жалкое зрелище. С этим надо что-то делать. — Допив шампанское, попросил счет. — Но что?

Николь решила завтра же позвонить нотариусу.

— Подумай о чем-нибудь, что тебе нравится.

— Для начала давай завтра поужинаем.

Они покинули ресторан, сдерживая радостное возбуждение, желая продлить вечер и надеясь, что другая сторона чувствует то же. Николь взяла Саймона под руку, и для него это было нежнее ласки.

Отпирая автомобиль и открывая дверцу Николь, он услышал писк телефона. Машинально поднял трубку и тут же об этом пожалел. Звонила Лиз.

— Извините, что беспокою так поздно, но мне не хотелось давать номер телефона в ресторане мистеру Зиглеру.

— Благодарю за это Бога, — виновато улыбнувшись, Саймон взглянул на Николь. — Что там у него такое, что не может подождать до завтра?

— Боюсь, что он хочет, чтобы вы были завтра в Нью-Йорке. Говорит, это совершенно необходимо. — В трубке послышалось шуршание бумаг — Лиз просматривала заметки. — Всемирная компания «Паркер фудс», триста миллионов долларов. Мистер Паркер будет в агентстве завтра во второй половине дня. Вероятно, намерен сразу принять решение.

Саймон уставился в ветровое стекло. Снова-здорово, прыгай сквозь обруч, как хорошо оплачиваемый тюлень. Проклятый Зиглер. Уж он-то ловит момент.

— Мистер Шоу?

— Да, Лиз. Извини.

— Я заказала вам билет на «Конкорд». Прилетите с запасом. Мистер Зиглер просил позвонить ему сегодня вечером. До восьми будет на работе, потом в «Лютеции». Вам нужен номер туда?

— Нет, все в порядке. Позвоню в офис. До завтра.

— Спокойной ночи, мистер Шоу. Не забудьте паспорт, ладно?

Саймон положил трубку. Настроение последних часов испарилось. Он был зол на себя. Почему он не сказал «нет»? Почему не позвонил Зиглеру и не сказал, чтобы тот занимался сам? Словом, он такой, как все, — болтает о том, чтобы все бросить, пока кто-нибудь не помашет перед носом солидным счетом, и тогда мчится, как крыса по водосточной трубе. И ради чего? Денег. А что с ними делать? Купить еще один дом, в который приходишь переночевать? Еще один автомобиль? Пони, чтобы играть в поло, футбольную команду, коллекцию картин, кларет первого урожая, океанскую яхту? Игрушки и развлечения.

— Ты опечален. Плохие новости?

Лицо Николь было наполовину в тени. Саймону хотелось коснуться ее щеки, рельефно очерченной красным светом светофора.

— Нет, не плохие. Просто надоело. Завтра нужно лететь в Нью-Йорк.

— Ты часто говоришь «надоело».

— Правда? Кажется, да. Сожалею.

— И часто говоришь «сожалею».