– Да нет, уверенности в себе, думаю, хватает, – улыбнулась Наташа. – И правила игры я тоже освою, они не сложнее древней латыни. Все дело в том, что я НЕ ХОЧУ ИГРАТЬ! Понимаешь? Я хочу быть собой! Я хочу быть естественной! И боюсь того, что игрой только все испорчу, даже самой тонкой! Испорчу, потому что изменю себе...

– Знаешь, Наташ, однажды, опять же в детстве, я набрела на высохший колодец. До сих пор помню это чувство сдвинутой только возле меня реальности. Представляешь, люди ковыряются в своих огородах, собаки бегают, мухи летают, а я стою и смотрю в бездну... в бесконечную, черную, зовущую... Я сама превращалась в бесконечность в этот момент, и вокруг никто не догадывался, что я это умею и что я не простая девочка... И страха во мне не было, была какая-то распирающая гордость от того, что это только моя тайна! Рядом с тобой я иногда чувствую что-то похожее. Ты – такая же глубокая и бездонная. И ты сама не знаешь, какая ты, ты не знаешь себя! Ты просто не можешь знать, сколько в тебе скрыто личностей, ролей, масок, красок, жизней и как глубоко это все... И, возможно, ты тот самый случай, когда быть собой – идеальная форма существования! Форма существования вообще, и в смысле отношений с мужчинами тоже. Знаешь ли, люди, у которых миллионы, далеко не идиоты. Они видят любую ситуацию насквозь, их провести невозможно. Их можно взять только одним – голой искренностью. И это не должна быть дешевая искренность, когда говорю все, что думаю. А это должна быть наполненная искренность. Она должна быть настолько глубокой, чтобы завораживало и перехватывало дыхание, как у маленького ребенка, глядящего в колодец! Я не говорю, что для того, чтобы быть глубокой, нужно иметь сильную энергетику и много работать над собой. Не говорю, потому что все это у тебя есть, дорогая... И вот такая искренность – единственное, против чего невозможно устоять. Невозможно заблокироваться от искреннего отношения. Можно только испугаться и убежать. Поэтому люди бегут от любви. Потому что она – искренна. Против этого лома нет приемов и нет противоядия. Ты беспомощен, ты открываешься и становишься беззащитным. В этом вся причина страха... Мужчины боятся искренности больше женщин, потому что для них любовь означает еще и ответственность, а кому нужны эти проблемы в наше время, когда каждый думает о том, как выжить, и никто не хочет открываться, становиться беззащитным. Вот поэтому я бы не стала размахивать без боя этим грозным оружием. Будь собой с мужчиной, но в платье королевы. Дай ему почувствовать себя королем. Но покажи, что король он только рядом с тобой... Тогда он не будет бояться и не уйдет. Это не игра, это закон жизни!

Николай Николаевич Журов позвонил Наташе в тот же день. Он действительно соответствовал эпитетам, которыми наградила его Вика. Он давно искал девушку, в которой присутствовало бы достоинство, искренность, благородство, без, как он выражался, «скана на спине». Эта формулировка запомнилась Наташе во время одного из их редких откровенных разговоров. «Знаете, Наташа, – признался он, – у меня уже отвращение вызывают отношения за фантики. Встречаешься с девушкой за очередную безделушку, за подарки, за оплаченные счета. Представьте, какое поколение будет у нас через 20 лет, когда мораль вымрет окончательно? На спине у девушки будет стоять скан для кредитки? Разве можно жить и любить в таком развращенном обществе? И ведь самое ужасное, что умирает потребность у девушек учиться, развивать свой ум и таланты, им это просто не нужно, когда можно раздвинуть – ноги и вот она легкая жизнь! А с какой наглой нахрапистостью они добиваются расположения людей моего круга. Просто диву даешься! И ведь у многих получается! К счастью, я нахожусь в таком положении, что выбираю я, а не меня. И если кого-то это не устраивает, можно жаловаться хоть в европейский суд по правам человека, хоть в газету „Гудок“!».

Отношения с Журовым, невзрачным и замкнутым человеком, открыли Наташе, что за незаметной оболочкой может скрываться весьма неординарная личность. Наташе импонировал Журов. Любви между ними не было. «Любовь – это болезнь, уже переболел, имею стойкий иммунитет», – объяснял он свое спокойное отношение к происходящему. Она никогда не намекала на подарки, вела себя ровно и с достоинством. И это оказалось то, что нужно. Журов помогал сам, делал это искренне, но и не без расчета. Квартиру снял больше для себя, чем для нее: не в общежитие же приходить. Подарки делал с удовольствием, но денег не давал – «ты способная талантливая девушка, я не хочу развращать тебя содержанием», – говорил он. Да она бы и не взяла. После переезда в квартиру Наташа решилась на близкие отношения. С ним она чувствовала уверенность, что ничего плохого не произойдет, как с отцом, которого она почти не помнила. «Может, непристойный секрет секса заключается в том, что не такой уж он и непристойный», – однажды задумчиво проговорил Журов, лаская Наташу деликатно и уважительно, как все, что он делал по отношению к ней. Редкие интимные отношения с Журовым не перекрывали, а лишь оттеняли отношения с Викой.

Звонок Виталия Аркадьевича раздался несколько месяцев спустя, Наташа уже занималась дипломом. Работа над темой об особенностях офисной лексики в англоязычных и франко-говорящих компаниях поглотила ее целиком. Она устроилась на работу, где могла собрать нужный материал к диплому, ведь по ее теме литературы было немного, приходилось брать «из жизни». «Аристократическая» мечта временно отошла на второй план. Наташа отбелила зубы и увеличила рост, – несколько оттенков и несколько сантиметров в сторону совершенства почти неуловимо изменили ее облик, но этого было достаточно, чтобы чувствовать себя еще на шаг ближе к цели. Вике она об этом не сказала, но от подруги не скрылись перемены. «Что это с тобой, дорогая? – заметила она. – Ты растешь и хорошеешь на глазах! А я всегда говорила – регулярная половая жизнь и хорошая обувь творят с женщиной чудеса!»

Виталий Аркадьевич Прибыловский, произнеся «хеллоу» вместо «алё» на американский манер, представился старым знакомым Журова, навешал кучу ветвистых комплиментов и попросил о встрече. Журов был в Лондоне, он часто уезжал по делам, и Наташа согласилась – в знакомых Журова она была уверена, как в нем самом. И действительно, Виталий Аркадьевич оказался обходительным, общительным, энергичным человеком лет 45, удачливым бизнесменом, остроумным собеседником. Единственное, что вызывало неприятие в его внешности,– говорящая щетка вместо рта. Но это было заметно, только когда он говорил серьезно, когда смеялся, неприятие тут же улетучивалось, сраженное его непобедимым обаянием, на фоне которого таким мелким недостатком можно было пренебречь. Веселиться и веселить он умел. Каждую встречу он начинал с забавного рассказа или анекдота, разыгрывая их с мастерством профессионального актера, словно отточенный эстрадный номер. Свой звонок и желание встретиться он объяснил «производственной необходимостью» – мол, наслышан от Журова о Наташиных способностях в области двуязычной лингвистики. Он сначала задавал вопросы на эту тему, приносил бумаги с трудно переводимыми фразами, спрашивал совета. Потом просто приглашал в рестораны, развлекал и балагурил, куртуазно целуя руку на прощание, и на следующий день появлялся вновь. Наташа даже привыкла к его компании, но ответить на простой вопрос: что ему от нее надо, она не могла. Ничего не предлагает, никуда не тащит, продвигать отношения не пытается, но все время тут как тут... Она поделилась с Викой. Подруга списала ее сомнения на недостаточную опытность, объяснив: «Бывают такие странные мужики, им приятно быть в обществе красивой девушки. Кто там знает, что у вас ничего нет? А смотрят и завидуют. Ему этого достаточно. Импотент, но не обыкновенный, а элитный. Тебе с ним нравится время проводить? Ну и не бери в голову!»