– Вы видели еще кого-нибудь там, наверху? – спрашивает оператор.

– Нет, – отвечаю я ей. – Хотя да, тут несколько человек прыгали в воду с утеса. Но я не знаю, кто это был.

Это откровенная ложь, мне следовало назвать имя Лотти. Но я этого не делаю, потому что не хочу неприятностей и ей.

Бон жестами показывает мне что-то, и я понимаю, что он просит у меня телефон. Я сразу же протягиваю аппарат ему, и эта передача ответственности приносит мне такое облегчение, что меня пробирает дрожь. Я беззвучно говорю ему «спасибо».

Но вместо того чтобы говорить с оператором, Бон обрывает звонок и выключает телефон. «Какого черта?» Потом он произносит:

– Мне жаль, что ты нашла ее, Ланни.

Несколько долгих секунд до меня не доходит смысл его слов. По-настоящему не доходит.

Потом я понимаю, какая опасность мне грозит, и по моей коже словно пробегает электрический заряд. Прилив страха ощущается подобно удару молнии, но я отбрасываю этот страх. Мне нужно быть умной, чтобы пережить эту ситуацию, но мои мысли хаотично мечутся, крутятся и пузырятся, я пытаюсь понять, что собирается делать Бон, почему он так поступил с Кэнди, когда… так много вопросов! Но я не задаю их. Просто дышу и смотрю. Когда Бон сует мой телефон в карман, я медленно поднимаюсь с колен и отступаю от Кэнди. Не сводя с него глаз.

– Копы уже едут, – говорю я ему, и это звучит по-дурацки. Мы оба слышим звук сирены вдали. Но это не значит, что он действительно близко – в сельской местности все расстояния относительны.

– И это просто значит, что придется действовать быстро, – отзывается он и достает нож из ножен, висящих у него на поясе. – Извини, Ланни, ничего личного.

«О, черт!»

– Это ты сделал? – выдавливаю я, потому что не хочу так думать, сознавать, что я с комфортом проводила время, сидя рядом с человеком, который ударил одну из моих соучениц по голове.

Бон пожимает плечами.

– Видишь ли, она меня обманула. Зря она это сделала. Вот и вышло, как вышло. Кроме того, у меня есть напарник, а он в игрушки не играет.

Копы едут сюда, но я понятия не имею, как скоро они будут здесь. Через несколько минут? У меня может не быть этих минут. Он стоит между мной и тропинкой, ведущей вниз, на пляж. Поэтому я тяну время, потому что единственная моя настоящая надежда – на то, что копы приедут быстро и Бон, быть может, предпочтет сбежать. Но я знаю, что он этого не сделает.

Он не может.

– Может быть… – Голос мой звучит слабо и тонко, и я уже вся трясусь от страха. Не могу выровнять дыхание. – Может быть, это был несчастный случай… Она упала и ударилась головой… Я могу сказать им, что она так сказала.

– А что, если она придет в себя и скажет другое? – Он мотает головой. – Послушай, я не хотел делать ей ничего плохого. Просто тряхнул ее и толкнул, а она упала на камень.

Я не уверена, что это правда. Но просто киваю. Бон вертит нож в руках, и я вижу, что он не хочет этого делать. На самом деле не хочет.

Я слышу, как кто-то лезет вверх по тропе. Облегчение обрушивается на меня, словно грузовик, мчащийся на полной скорости, все мое тело содрогается, коленки начинают подкашиваться. Копы уже здесь. Слава богу.

Но это не копы. Сирены все еще завывают, приближаясь к нам, но пока что они не здесь. И вместо чудесного облегчения я испытываю настоящий страх, от которого у меня пересыхает во рту, а кулаки сжимаются сами собой. Парень, который выбирается на утес с тропы, старше Бона, он весь грязный и потный. На нем старая облегающая футболка, покрытая пятнами, волосы подстрижены под «ирокез». Я чувствую кислый запах его немытого тела с расстояния в три фута. В отличие от Бона, он выглядит трезвым. И это пугает меня больше всего.

Он смотрит на Бона, потом на меня и говорит:

– Чем ты думаешь? – Как будто они знакомы. – Черт бы тебя побрал, я велел тебе выбить бабло, а не убивать кого-то! А теперь мы из-за тебя встряли.

– Я все улажу, – отвечает Бон и идет ко мне, держа в руке нож. Я больше не могу тянуть время, и паника на секунду захлестывает меня, прежде чем я соображаю, что делать. Выход не особо надежный, но другого у меня нет.

Я бросаюсь в темноту у края утеса.

И прыгаю. Но не успеваю завершить прыжок.

Бон кидается следом за мной, и руки у него достаточно длинные, чтобы крепко ухватить меня за футболку на спине и дернуть назад, лишая равновесия. Я неистово машу руками, пытаясь устоять на ногах, но он дергает снова, и я понимаю, что падаю. Изворачиваюсь и падаю на камни в позе зародыша, оберегая голову, потом понимаю, что теперь Бон тащит меня, словно мешок, обратно, к своему дружку.

– Отпусти! – кричу я и принимаюсь визжать. Слышу, как эхо моего визга разносится над водой. Может быть, кто-нибудь – хоть кто-нибудь – меня услышит…

Но здесь весь вечер раздавались крики, ведь была вечеринка.

Паника жжет меня изнутри. Я отбиваюсь от Бона руками и ногами, и когда он наклоняется, чтобы поудобнее перехватить меня, из кармана у него выпадает мой телефон. Я хватаю его и зажимаю кнопку, выводя на экран меню экстренных звонков, и нажимаю вызов 911. Я не слышу, ответили ли мне, – просто кричу:

– Помогите мне, я на Смертельном Камне, на меня…

Бон выбивает телефон у меня из рук, тот скользит по камню и падает за край обрыва, и у меня возникает чувство, будто я потеряла свою единственную надежду. Я чувствую себя голой. Я не могу позвонить маме. Я даже не знаю, услышал ли меня оператор 911.

Теперь мне невероятно страшно. Это ощущается как окончательный приговор. И я не могу перестать плакать, слезы холодят мне глаза и струятся по щекам, а в голове у меня проносится все то, чего я никогда больше не смогу сделать: обнять маму, Коннора, Сэма, целовать красивых девушек, смотреть кино, играть в игры, смеяться, бегать и точно знать, что мама придет, чтобы спасти меня… Неожиданно все размазывается в смутное пятно, а потом мой разум вдруг делается спокойным и хрустально-ясным.

«Я должна остаться в живых. Самостоятельно. Никто не придет на помощь».

Я перестаю сопротивляться. Я обмякаю, мое тело тяжелеет, но Бон по-прежнему без особых усилий тащит меня. Я ни за что не могу уцепиться… но потом вспоминаю все то, чему учила меня мама. Эти приемы прежде всегда казались чем-то вроде игры. Но не сейчас. Сейчас это все, что у меня есть.

Я слышу, как мама говорит: «Если у тебя нет больше ничего, ты должна использовать собственное тело».

Я быстро перекатываюсь, отчего запястье Бона выворачивается, а его плечо резко дергается. Упираясь подошвами кроссовок в камень, делаю рывок вверх, высвобождая свою футболку из его хватки. Кажется, ткань рвется, но мне плевать. Инерция работает на меня; во время рывка я сгибаюсь и подныриваю вбок, уходя от парня с «ирокезом», который пытается схватить меня.