– Держи ее! – кричит Бон. Я уклоняюсь. Потом, распрямляясь, одновременно разворачиваюсь на месте и снова бегу к краю обрыва.

Я никогда не делала этого прежде, никогда не прыгала с чертова утеса, и внизу черным-черно, невозможно понять, где вода, а где опасные камни. Я прыгаю вслепую, но инстинктивно понимаю, что это мой единственный шанс выкрутиться и остаться в живых. Падение в темноте внушает мне безумный ужас.

Оно длится долгих две секунды. Если я упаду на камень, то раздроблю себе обе ноги и пойму это уже тогда, когда окажусь под водой, не в состоянии плыть. «Нет-нет-нет, только не это!..» Я не хочу просто взять и утонуть. Я не могу себе этого позволить. Каждая клетка моего тела вопит при одной этой мысли, от воспоминания обо всех тех кошмарах, в которых мне снился подводный «сад» моего отца – сад мертвых девушек. «Только не это!»

Каким-то образом мне удается избежать смертоносных валунов. Я сжимаюсь в комок и с громким всплеском ударяюсь о воду. Она обжигает меня так, словно я нырнула в огонь, и я погружаюсь, погружаюсь, но потом разворачиваюсь и инстинктивно начинаю выгребать к черной поверхности воды. По крайней мере, я думаю, что к поверхности. Здесь ужасно темно, я двигаюсь в воде вслепую. Если я потеряла направление, то вполне могу плыть вниз. Мои легкие уже горят, но это от паники, и мне нужно прекратить ее, пока она не заставила меня метаться, теряя последние капли воздуха. «Успокойся. Плыви. Вынырни на поверхность».

Кажется, проходит целая вечность, прежде чем я ощущаю дрожащими пальцами ночной воздух, потом высовываю из-под воды голову и делаю судорожный вдох. Пытаюсь сориентироваться. Где я? Близко к берегу со стороны Смертельного Камня, но я не хочу возвращаться туда. Берег уже практически опустел, все убежали или в холмы, или к своим машинам – куда угодно, лишь бы подальше отсюда. «Копы. Где копы?» Я вижу мерцающие огни где-то вверху, на линии горизонта.

Я нигде не вижу Ви. Она бросила меня здесь. «Она меня бросила».

Я отлично бегаю, но не очень хорошо плаваю. Я быстро устаю, и мне приходится лечь на воду, чтобы отдохнуть. Я знаю, что это небезопасно. Озеро Стиллхауз глубокое и темное; случалось, что в нем тонули люди. Никто не знает, что я здесь, кроме Бона и его дружка-наркоторговца. И я осталась без телефона.

Мне нужно спастись. Но я жутко устала.

Я не могу разобрать, преследуют ли они меня, но это неважно. Озеро ужасно холодное, и я чувствую, как меня охватывает вялость.

Мне нужно выбраться из воды. Немедленно.

Поэтому я плыву к берегу.

Первая полицейская машина вылетает на пляж и останавливается, сверкая проблесковыми маячками; сразу за ней подъезжает машина «Скорой помощи».

Я даже не могу почувствовать облегчение. Я слишком замерзла.

Два копа, вылезших из полицейского автомобиля, не видят, как я плыву к ним. Они стоят спинами ко мне, и прежде чем я успеваю набрать воздуха, чтобы крикнуть, они уже направляются вверх по тропе. Я гадаю, не решат ли они, что это я ударила Кэнди. Эта мысль только что пришла мне в голову. Она мне не нравится, и я снова останавливаюсь в воде. Может быть, мне не следует вылезать на берег.

Я даже не понимаю, что замираю и начинаю тонуть, – до тех пор, пока вода не доходит мне до носа, и тогда я впадаю в панику. Я начинаю дергаться и хватать ртом воздух. Наверное, этот плеск привлекает внимание санитара со «скорой», потому что он кричит мне, чтобы я выбиралась из воды.

Я плыву, пока не нащупываю ногами дно. Потом бреду к берегу с таким ощущением, будто мое тело теперь весит на сотню фунтов больше. Эта часть пляжа не отсыпана песком, дно здесь каменное и скользкое, я оступаюсь и ползу, пока наконец не оказываюсь на суше. Переворачиваюсь на спину и просто… дышу. Выкашливаю воду, которую вдохнула, сама не осознавая этого. Я трясусь так сильно, что это причиняет боль, и санитар подбегает ко мне с одеялом в руках и закутывает меня. Он кричит, задает мне какие-то вопросы, но я не отвечаю. Я не знаю, что сказать. Я просто хочу домой.

Он спрашивает мое имя, и я ухитряюсь выдавить два слова, лязгая зубами от холода. Полагаю, оно ему знакомо, потому что сразу после этого он набирает номер на своем телефоне и протягивает телефон мне.

– Ланни? – Это голос мамы. В мои застывшие вены словно вливают теплую воду, и я едва не задыхаюсь от облегчения. – Что происходит?

Я разражаюсь слезами. Что-то бормочу, даже не зная, что именно, и сможет ли мама это понять – или хотя бы расслышать сквозь икоту, судорожные вдохи и всхлипы. Но она говорит мне, что едет за мной, поэтому я сообщаю ей, что жива и невредима, и как только она завершает звонок, я падаю наземь – заледеневшая, дрожащая и промокшая насквозь – и начинаю рыдать в голос.

Меня закутывают еще в несколько одеял, но я так и не успеваю согреться, прежде чем пикап Сэма останавливается у обочины дороги. Подъезжают новые копы. Они пытаются перехватить мою маму, выскочившую из машины, но она уклоняется и бежит ко мне. И, видя выражение отчаяния на ее лице, я чувствую себя в безопасности – наконец-то в безопасности. Пытаюсь подняться со своего места, и, прежде чем успеваю выпутаться из всех этих одеял, мама обнимает меня, прижимает к себе так крепко, что это должно причинять боль. Но вместо этого ее объятия вызывают чувство… правильности. Я обнимаю ее в ответ.

Наше обоюдное облегчение длится секунд десять, потом она отстраняет меня и спрашивает:

– О чем ты вообще думала? Как ты могла вот так взять и сбежать из дома? Ничего мне не сказав?

Я не знаю, что ей ответить. Я не хочу лгать, но не хочу и рассказывать ей о Ви. Мне стыдно за себя, я зла на то, что Ви меня бросила, и я понятия не имею, куда она ушла. Так что, помолчав несколько секунд, я говорю:

– Я просто… я хотела пойти на вечеринку, мам. Я знала, что ты меня…

Мой голос дрожит и прерывается, я снова готова заплакать. Моя личность «смелой девчонки» куда-то подевалась, и я снова ощущаю себя ребенком. Помню, как в двенадцать лет решила похвастаться перед Коннором: я добыла из сейфа мамин пистолет, разрядила его, потом зарядила снова, – и какое выражение лица было у мамы, когда она это увидела. Именно такое, как сейчас: гнев, ужас, разочарование и невероятная тревога. Это больно. Я хочу лишь свернуться в клубок и плакать, плакать, плакать…

Я – единственный реальный свидетель.

Если копы не поймают Бона и того парня с «ирокезом», у меня будут большие неприятности.

Трудно даже измерить то облегчение, которое я чувствую сейчас. Ланни замерзла, промокла насквозь и вся дрожит, но она жива, не ранена, хотя и перепугана. Мне нужно отвезти ее домой и переодеть в сухое, но к нам направляется полицейский, который остановил машину Сэма и велел ему припарковаться у обочины. Сэм и Коннор идут следом за офицером.

– Я просил бы вас остаться и дождаться детективов, – говорит полицейский. – Они уже едут.

Ланни спрашивает: