Отождествление армии Боэмунда с войском Христовым, несправедливо подвергшимся нападению греческих войск по наущению бесчестного императора, бесспорно, носит признаки пропаганды. Автор «Деяний франков» обращал внимание на этот эпизод в 1105 году, когда Боэмунд намеревался набрать во Франции рыцарей, чтобы продолжить свою войну против Алексея. Ничто не обязывает нас верить в то, что вышеуказанные события действительно происходили: данный инцидент упомянут лишь автором «Деяний франков» и его «плагиаторами». К тому же, как справедливо заметил Джонатан Шепард, крайне маловероятно, что Алексей отдавал такой приказ[240]. Если же вышеупомянутые события действительно имели место, то каковы могли быть причины для подобного нападения? Ответ на предшествующие тому бесчинства норманнской армии?[241]Как бы то ни было, намерение Анонима приукрасить действия Боэмунда очевидно: поэтому, с одной стороны, автор либо выдумал, либо чрезмерно раздул историю о нападении греков, а с другой — подчеркнул мирную и благородную снисходительность Боэмунда.

Множество упоминаний об этих великодушных поступках Боэмунда относится ко времени после 18 февраля, первого дня поста. Аноним рассказывает о снисходительности Боэмунда, беспрестанно успокаивавшего свои войска, взбешенные поведением населения и кознями «неправедного императора»[242]. В конце февраля, когда Танкред задумал взять штурмом укрепление, в котором, как казалось, хранились обильные запасы провизии, Боэмунд отказался пойти на этот шаг, сославшись на христианский статус этой земли и «слово, данное императору», что в тот момент могло означать лишь обещание, данное Боэмундом Алексею или его послам[243]. Предводитель норманнов сурово отчитал Танкреда, и их отношения испортились. На следующий день жители города устроили настоящую процессию, выйдя из города с крестами в руках; они были приняты Боэмундом, который позволил им вернуться домой с радостью и ликованием. Спустя несколько дней, в Серресе, добравшись наконец до Эгнатиевой дороги, Боэмунд в присутствии двух императорских чиновников пообещал не трогать земли и вернуть домашний скот, «украденный» его войсками[244]. Далее, вплоть до 1 апреля, норманнская армия, казалось, продвигалась без каких-либо происшествий. Все это, на мой взгляд, является следствием изменения политики Боэмунда в отношении Алексея, в ответ на отказ Готфрида вступить в союз. Знал ли он арабскую пословицу «Целуй руку, которую ты не можешь отрубить»? Во всяком случае, он следовал именно такой политике, ибо хозяином положения на тот момент являлся Алексей.

«Мудрость» Боэмунда принесла свои плоды: 2 апреля, согласно Вильгельму Тирскому, едва разбив лагерь вблизи Руссы, он получил от императора письмо, предлагавшее ему прибыть в Константинополь раньше своей армии, чтобы как можно скорее встретиться с императором с глазу на глаз. Рауль Канский, относившийся к Алексею крайне враждебно, воспроизводит это послание в своей манере, называя его «соблазнительным»; по его мнению, оно обмануло бдительного Боэмунда. Вильгельм Тирский тоже воссоздает это послание, снабжая его уточнениями, но утверждает, что Боэмунд, напротив, держался настороже, ожидая со стороны императора какой-нибудь ловушки[245].

Безусловно, можно сомневаться в дословном сходстве оригинала послания с его реконструкцией в хронике Вильгельма Тирского, однако у нас нет приемлемых доводов, способных оспорить его содержание. Оно вполне допустимо и соответствует политике Алексея, принятой им в отношении всех предводителей крестоносцев. Она заключалась в том, чтобы оторвать каждого из них от своего войска, представлявшего прямую угрозу, и провести переговоры один на один. Великолепие дворца и пышность двора должны были произвести впечатление на этих военачальников; следовало также завоевать их дарами и обещаниями. Короче говоря, император использовал традиционные, многократно проверенные временем методы византийской дипломатии. Такой способ полностью оправдал себя в случае с Гуго де Вермандуа; сработал он и в случае с Готфридом. Теперь Алексей намеревался поступить таким же образом с Боэмундом. Его противник, конечно, был более изворотлив, но басилевс мог надеяться на то, что ему удастся завоевать норманнского вождя лестью, потакая его амбициям, жажде признания, алчному стремлению обогатиться, то есть тем характерным качествам, которые греки единодушно приписывали латинянам в целом и норманнам в частности.

Боэмунд принял приглашение. Третьего апреля он доверил Танкреду руководство своей армией, которую Аноним по этому случаю вновь называет «militia Christi». Отпраздновав Пасху в соседней долине, со следующей недели войска возобновили медленное движение к Константинополю. Боэмунд в то же время верхом и в сопровождении небольшого эскорта направлялся к столице империи. Через несколько дней его принял басилевс.

Отныне Боэмунд, как и Алексей, предпочитал переговоры вооруженным столкновениям. Каждый из них рассчитывал выйти победителем из этой дипломатической игры, которая вскоре состоялась при дворе басилевса.

Поток западных армий, устремлявшийся в Константинополь, к намеченному месту сбора, представлял для Алексея не только угрозу, но и шанс, которым следовало воспользоваться, чтобы осуществить свои собственные цели — отвоевать Анатолию и Сирию. К счастью для него, армии крестоносцев стекались в Константинополь одна за другой, а не все разом, что позволило басилевсу с максимальной для себя выгодой разыграть все козыри византийской дипломатии, которые он обычно применял в отношении «варваров».

«Варвары»… Таковы были в его глазах латиняне — с одной стороны, грозные на поле боя, но с другой — непросвещенные, непостоянные и алчные. Один из лучших специалистов в области византийской истории описал весь дипломатический арсенал басилевса несколькими выразительными фразами: «разделять и властвовать», «использовать кнут и пряник», производить впечатление имперской пышностью, поодиночке привлекать на свою сторону вождей крестоносцев щедрыми дарами и закреплять их верность общепризнанными ритуалами. Все это предпринималось ради того, чтобы преуспеть, несмотря ни на что, в предприятии, для которого басилевс ранее просил правителей Запада прислать ему наемников. Целью Алексея было отвоевание византийских территорий, недавно утраченных империей после битвы при Манцикерте[246]. Встречи предводителей и императора в Константинополе представляют особый интерес для понимания дальнейших событий — об этом свидетельствует внимание, которое уделяют им все хронисты и современные историки, занимающиеся крестовыми походами.