(в три тысячи конных гридей!) будет в граде, никакой ворог Чернигов не возьмет. А уж если под Михайлов стяг стянутся все князья земли Северской, собрав в кулак и верных гридей, и ополченцев, и отличных наездников ковуев, умелых конных стрелков, то уже не менее двадцати тысяч воев соберется под его началом!

Могучая сила, ничего не скажешь. И приди она на помощь рязанцам (да вместе с сильной ратью Владимира!), можно было б и на равных встретить Батыя в чистом поле! Но, увы, пророчество Егора оказалось правдиво – князь просто не поверил, что монголы привели на Русь четырнадцать туменов в сто тысяч поганых. Не поверил он ни полонянику, наученному, что и как говорить при Михаиле Всеволодовиче, ни боярину, едва ли не молящему не предавать кровного родства, не бросать братьев по вере и дать ворогу бой на дальних подступах к своим владениям! Как кажется, князь не поверил даже зову собственного сердца, ибо разум его был крепко опутан тщеславием да жаждой власти. Он стремился взять Киев, взять любой ценой, пусть даже предательства и подлости! И потому все, что ему говорили и о чем просили, но что было несогласно его мыслям, Михаил Черниговский резко отметал, убеждая себя, что столь могучей рати у степняков быть не может! Ведь на Калке билось войско монголов и примкнувших к ним в Закавказье тюрков, не превышающее двадцать пять тысяч нукеров…

Потерпев поражение в переговорах, боярин не стал унижаться перед самолюбивым гордецом, не желающим принять и признать очевидных вещей, и по совету елецкого провидца стал спешно собираться домой. Но прежде он обратился к простым черниговцам, в первый черед ратникам: кто готов помочь собратьям встретить ворога? Ворога, кто обязательно явится и в их землю, коли на севере его не остановить!

Откликнулись немногие, если считать всех воев Чернигова. Но все же Коловрату удалось набрать две сотни опытных панцирных гридей, а возглавил их рубака, бабник и весельчак Ратмир…

Воспоминания пролетели перед глазами словно бы в единый миг, напоследок явив боярину светлые лики супруги и деток… Сердце легонько, болезненно прострельнуло: сейчас Евпатий желал бы находиться поближе к семье, но уж куда успел прибыть! Одно радует: уцелела княжья рать, отходит к столице, и, судя по тому, что прошла она мимо Пронска за седмицу до появления орды, Юрия Ингваревича поредевшая татарская тьма уже никак не догонит…

Однако же на самом деле вспоминал свое посольство Коловрат довольно долго – перешеек через ров был уже практически готов, когда он отринул от себя ненужные сейчас мысли. Недовольно взглянув на излишне веселого соратника, радующегося, что вскоре сумеет схватиться с ворогом, боярин неожиданно для себя и сам улыбнулся. А заприметив, что сверху насыпи ополченцы уже заканчивают укладывать настил, боярин улыбнулся еще шире, после чего перехватил правой рукой висящее на плече копье и громогласно воскликнул (испугав жеребцов соратников!):

– Мертвые сраму не имут, братья! Вперед!!!

После чего легким ударом шпор по бокам Вихря заставил его перейти на легкую рысь. А следом уже послал верного боевого коня вдогонку и забияка Ратмир, зычно проревевший боевой клич черниговских дружинников, тут же подхваченный его гридями:

– Се-е-е-в-е-е-р-р-р!!!

Стрелой из ворот Пронска вылетела верхом панцирная дружина, ведомая знаменитым богатырем Коловратом, набирая ход! Правда, единая колонна вскоре распылилась на множество ответвлений – умные животные старательно обходят не вровень засыпанные волчьи ямы, обтекают препятствия многочисленные ручейки всадников. Но направление движения конной рати не меняется – сотни гридей скачут к уже довольно широкому проему в ограждении у пороков! Где ныне сцепились в яростной схватке ополченцы и поднятые перебитым дозором поганых секироносцы мокши…

Последние, равно как и русичи вооруженные топорами, яростно рубятся с ними у линии рогаток. И число вступающих в схватку ворогов растет с каждым ударом сердца. Щитом в щит, ударом на удар – только щепки летят в стороны да брызги крови несчастных, кто проглядел атаку противника… Лютая сеча упрямых, стоящих друг друга мужей!

Хотя со стороны поганых ведь бьются крепкие мужи в расцвете сил, настоящие ратники, а в ополченцах – только старики да юнцы безусые… Но они защищают свой дом и родных, а мокша жаждут его ограбить да сжечь, изнасиловав и перебив всех, кто окажется на пути доблестных нукеров! И святая правда воев, кто защищают родную землю и родную кровь, придала ополченцам душевных сил выстоять уже против вдвое превосходящего их числом ворога!

Впрочем, стоять-то пришлось недолго – что конному проскакать три сотни шагов?!

Когда за спиной пешцев-топорщиков загремел боевой рог Коловрата да раздалось зычное: «Се-е-е-ве-е-е-р-р-р!!!» – побежали они в стороны, открывая всадникам поганых. И мокша, что всего мгновение назад самозабвенно прорубалась сквозь стену щитов русичей, инстинктивно подалась назад…

А спустя всего несколько ударов сердца в самую середину толпы мордуканов, как величают монголы подданных царя Пуреша, ударил многочисленный клин дружинников, ведомых богатырем Евпатием! Оглушительно хрустнули щиты, принявшие на себя удар тяжелых сулиц в разгоне, да копейные древка, не выдержавшие перегрузки! Сломанными куклами взлетели в воздух нукеры при таране тяжелыми жеребцами… А те, кто держался позади, уже бросились бежать, завывая от ужаса да подставив спины под щедрые удары чеканов, булав, мечей да сабель русичей!

В одночасье сгинули сотни мокши, прикрепленных к тумену Кадана, под копытами лошадей да настигающими их разящими ударами гридей. А Коловрат, лишившись сломанного копья, упрямо гнал всадников вперед, через насыпные перешейки во рву и далее, к виднеющемуся впереди роскошно украшенному позолотой шатру чингизида-темника, только-только успевшего его покинуть! В рассеянности уставился Кадан на уже вспыхнувшие впереди манжаники и камнеметы, пока старший среди гонцов туаджи визгливо кричал ему едва ли не в самое ухо:

– Орусуты напали большим войском! Конные их ударили от реки, рубят сейчас охрану выпасов! А пешцы их в самом лагере, тысяча кюгана Довдана вырезана, и теперь с ними сражаются хорезмийские гулямы!

Однако чем истеричней был крик туаджи и чем страшнее были его известия, тем спокойнее становился сын Угэдэя. И когда гонец закончил свой доклад, он услышал уже вполне спокойный голос внука Чингисхана:

– Пусть сражаются. Передай им, что если побегут, то погибнут не от клинков орусутов, а от рук палачей! И вели тургаудам собраться у моего шатра, равно как и китайцам… Да, и пусть кипчаки поспешат на помощь защитникам выпасов – лошади и скот нам очень нужны!

Завороженный спокойствием темника, туаджи благоговейно поклонился. Отступив на шаг назад, старший над гонцами горячо воскликнул:

– Я все сделаю, господин!

Однако