– В садике учили переходить улицу, – сказала Ната, – надо посмотреть направо. Потом налево. Нет, сначала налево, а потом направо.

– Я знаю, как переходить улицу, – сказала Женя, – сейчас проедет машина, потом автобус, и можно будет переходить.

– Мама говорит, переходить улицу сзади автобуса нельзя.

– Не выдумывай, нельзя переходить улицу перед автобусом, – сказала Женька и дернула Нату за руку.

Мимо промчался, возмущенно бибикая, междугородный автобус.

– Ты слишком тяжелая, – сказала Женька.

– Это не я, это шуба.

Они стояли на тонкой белой черте, разделяющей поток машин, водители сигналили без остановки. С оглушительным ревом мимо промчался огромный грузовик. Он проехал так близко, что Нату обдало жаром нагретого металла.

– Мама!

– Сейчас, – пробормотала Женька и бросилась в крошечный просвет между машинами, волоча Нату за собой.

До трамвайного кольца добрались без приключений. Спрашивать дорогу до центра не пришлось, по остановке беспокойно вышагивал папа.

Подошел трамвай, Ната так обрадовалась, что забыла посмотреть номер.

Перед самым выходом папа обнял Женьку за плечи.

– Мы не будем расстраивать маму и говорить, что Наталья опять плохо себя вела, – сказал он, – просто в следующий раз не будем брать ее с собой. Договорились?

Женя повернулась к Нате и выправила загнувшийся под шарф воротник шубки.

– Ты возьмешь меня с собой? – шепотом спросила Ната.

Следующий раз так и не наступил, Женька забросила коньки в дальний угол и перестала ходить на каток.

Первыми вернулись звуки. Равнодушный голос в динамике приглашал пассажиров на посадку на поезд, следующий до Кемерова. Раздался резкий гудок поезда. Женя дернула головой и гулко ударилась о выложенный грязной плиткой вокзальный пол. Пахнуло помоями и разлитым квасом.

Поезд, она опаздывает на поезд!

Женя рывком, стараясь не касаться асфальта, вскочила на ноги и зашаталась, ощущая себя нетрезвым эквилибристом на проволоке. Мир задрожал и заструился, словно за немытым окном поезда начался дождь.

Саднило лоб. Кожа на лице заскорузла деревянной маской. Женя оценила грязь на руках и осторожно обтерла лицо тыльной стороной ладони. Складка на щеке оказалась замусоленным бычком. Женя ойкнула и щелчком отбросила бычок прочь. Он ракетой взвился в воздух и шлепнулся у газетного лотка.

Неопрятный продавец с рубцами от выдавленных прыщей на лице перестал читать «Speed-инфо» и угрюмо посмотрел на Женю.

Женя скривила непослушные губы в извиняющуюся улыбку.

Продавец нахмурился и закрылся цветной обложкой, на которой красовались две барышни в неглиже.

Женя неопределенно махнула барышням рукой, не то извинения попросила, не то просто качнулась.

Из кучи валявшегося рядом тряпья вывалилась заскорузлая грязная пятка. Запах помоев стал отчетливее и разнообразнее.

Что происходит? Женя почувствовала себя такой же ничтожной, как брезгливо отброшенный ею окурок.

Мама. Рома.

Боль была такой острой, что Женю согнуло пополам. Болело глубоко внутри, в… матке. У больных после ампутации бывают «фантомные» боли. Нестерпимо болят ампутированные, несуществующие конечности. Точно так же у Жени ныла матка, в которой когда-то был Рома.

Женя медленно поднялась на ноги и посмотрела на вокзальное табло. В висках застучались маленькие-маленькие молоточки. Нужное ускользало из памяти с ловкостью вокзального жулика.

– Место назначения, – прочитала Женя, чувствуя себя бесконечно тупой, – место назначения.

Слова определенно что-то означали. Только что?

Подошла пожилая женщина, достала из сумки очки и вгляделась в табло.

У Жени тоже была сумка. Чемодан она оставила в общежитии, а сумку взяла с собой. Женя хорошо ее помнила. Черная сумка, с двумя ручками и большим внутренним карманом. В кармане лежали кошелек и паспорт. Внутрь паспорта в коричневую кожаную шкурку с тиснением советского герба был вложен билет. На билете был написан номер поезда. Женя закрыла глаза. Что-то там А. Определенно А. Или Б. Буквы в памяти вели себя так же бестолково, как и на табло. Рассыпались прежде, чем она успевала составить из них нужные слова.

Женя пощупала бок. Сумки не было. А значит, не было паспорта, денег и билета.

Взмокла голова, по шее потекли струйки пота. В подмышках захлюпало. Навалилась усталость и странное безразличие. Женя сползла по стене на пол. Медленно, как свежий мед, потянулись минуты, забывая складываться в часы. Завозился вокзальный нищий, обладатель замусоленной пятки. Скользнул по Жене блеклым, ничего не выражающим взглядом и сел ковырять между пальцами ног.

Мысль притекла неожиданно и прострелила мозг.

Мама говорила, что в дороге «большие деньги» надо хранить застегнутыми на булавку во внутреннем кармане.

Женя пощупала утолщение на кармане брюк, понять, есть ли там булавка, не получалось. Это мог оказаться просто носовой платок.

На лице нищего появилось… выражение. Он перестал трогать пальцы ног и протянул горсточкой руку:

– Денег дай.

От долгого сидения онемела нога, Женя поднялась, опираясь руками об стену, и захромала в туалет.

Туалет показался вполне приличным, у кабинок были двери. Пространство в кабинке было таким крохотным, что стоять можно было только прижавшись к грязному унитазу. Женя спустила до колен брюки и всмотрелась. В тусклом свете обнадеживающе блеснула металлическая головка. Булавка была на месте. Женя радостно засмеялась. Хриплый звук гулко отразился от стены.

Наталья с отцом застряли на оформлении могильной плиты. Фотографии Ромы у Натальи не было, копаться в Жениных вещах не захотели ни она, ни отец. Решили обойтись надписью.

– Подпиши: безутешные родственники и Пилипчук, – предложил отец, – в конце концов, это его деньги.

– При чем тут деньги, – скривилась Наталья, – Рома не имеет к нему никакого отношения. Можно подписать… скорбящие мама, дедушка и тетя.

– Деньги всегда при чем, – сказал отец, – твоя сестра палец о палец не ударила, чтобы нам помочь. Напиши: любящий дед и тетя.

– Любящий? – зарычала Наталья.

– Можно выбить только имя и даты и еще подумать, – вмешался молодой парень с карандашом за ухом, которого Пилипчук подписал работать над макетом плиты, – все равно плиту будут класть только следующим летом.

– Это еще почему? – спросил отец.

– Говорили, земля усаживается уже через полгода, – поддержала Наталья.

– Да, но будет зима, – миролюбиво сказал парень.