Тихо пела Сунжа, сверкали в мутноватом городском небе немногочисленные звезды, и бежали, как ни в чем не бывало, электрические буквы по крыше гостиницы «Чайка».

Двое на скамейке ничего этого не замечали.

— Боря, а ты помнишь какой сегодня день?

— С утра было третье сентября.

— Ничего ты не помнишь… — улыбнулась Ира. — Сегодня ровно месяц, как я тебя нашла.

— Ты нашла? — возмутился он. — Почему это ты?

— А кто? Стоял себе парень, курил, мечтая выиграть в лотерею. Я могла бы пройти мимо — ты бы не заметил.

— И не выиграл бы… Ладно, пусть ты. Но ведь такое дело надо отметить! Который час? — Борис поднес руку к глазам, пытаясь разглядеть стрелки.

— …. амолетами Аэрофлота. Двадцать два часа восемь минут, — объявила Ира, глядя на бегущую строку. — Плюс двадцать дв…

— Вот зараза! — перебил Борис. — Извини. Магазины уже закрыты!

От огорчения треснул кулаком по скамейке.

— Вот не везет!

— Не кощунствуй! Это ты у нас забывчивый. А у меня память на числа профессиональная, я же говорила.

— И что?

— И то! — гордо произнесла Ира. — Позаботилась заранее. Дома в холодильнике бутылка «Шипучки». Если вы не против, сэр.

— Не против, миледи! Какая же ты.… А ты меня пустишь? — улыбнулся Борис, Ира фыркнула.

Борис встал, подал руку. Месяц, неужели всего месяц? А ему казалось, что с того дня прошла уже вечность. С того жаркого августовского дня, когда небо вдруг раскололось, и оттуда выплеснуло пламя, сверкая на льющихся по ветру черных волосах. А до этого тоже была вечность — вечность одиночества и тоски, бесконечность ожидания и надежд. Он ведь не так уж преувеличивал, что не забывал Иру. Конечно, не забывал, конечно, помнил — пусть и не отдавая себе в этом отчет. Иначе, почему ему никто не был нужен? И почему он не был нужен никому? Хотя это-то понятно — чистоплюй, идеалист, не желающий и не умеющий приноравливаться к реальному миру. Реальному? Пусть так, но до чего же скучен и сер был этот мир столько лет! Пока вдруг не раскололось небо и не упало оттуда пламя, сверкая на льющихся по ветру черных волосах. Пока не блеснули почти забытые сине-серые глаза.

После того сумасшедшего дня, когда показалось, что их буквально притянуло друг к другу миллионом ниточек, Ира вдруг отдалилась, замкнулась. Они по-прежнему встречались каждый день, но такого чуда больше не было. Она вдруг стала нервной, резкой, насмешливой. Борис, по привычке принимая все на себя, решил, что он ей неинтересен, что приходит она только от скуки. И, еще может быть, из жалости. Это было хуже всего. Как только он не прекратил встречи? Как не ушел? Не смог.

Потребовалось больше недели, чтоб Ира оттаяла, чтоб глаза засверкали не насмешливо, а просто весело. Чтоб он увидел в них и интерес, и нежность, и любовь. И с тех пор ничего другого он там не видел.

— Пойдем через сквер, — сказала Ира, беря его под руку.

Светло. Это он хорошо сказал — светло. А ведь и мне с ним светло, я ведь даже и не знала, что так может быть. Как просто было до него. Вокруг никого, только волки с ласковыми лицами и обольщающими голосами. А ты одна, и надо отбиваться, надо суметь разглядеть под ангельским ликом хищный оскал. Ох, не просто это — ведь счастья-то хочется! Простого счастья, любви. А ее нет и нет, мелькнувший много лет назад лучик с пепельными волосами исчез в неизвестности, и мир враждебен и жесток. Годы идут и идут, и ничего не меняется.

А потом появился тот — красивый, настойчивый. Какие слова говорил, как ухаживал. Какие подарки дарил! Какая исходила от него сила, какая уверенность. Повелитель, принц! Замуж звал. Показалось, вот оно, счастье. Любила ли она? Нет, не любила, но сколько можно ее ждать — эту любовь. А если ее больше не будет никогда? Что ж, так и жить, вспоминая неизвестно что? Главное — любима она, что еще надо для обычного женского счастья. Было и страшно, и сладко. Были и бури, и секунды исступленного восторга, и дни и ночи тоски. Счастья не было, света. Слава богу, поняла, обрубила.

И опять кругом одни волки, опять одна. «Девушка, не хотите составить компанию? Зря, зря… такая красавица. Ну, а все-таки? Ой, ой — да что ты из себя недотрогу строишь? Принцесса — видали мы таких! Что? Ах, ты блядь!» Опять одна. Зато свободна и никому ничего не должна. Хотела бы так теперь? Ага, как же! Да на один только день вернись такое — не пережить. Потому что счастье и свет — вот они, рядом. Он. Еще не верила, проверять вздумала, дура! А если бы он ушел? И погас бы свет навсегда.

Теперь не погаснет. А что касается восторга, то все еще будет — сегодня же и будет. Решено!

Фонтан, как будто целясь в звезды, выплюнул последнюю струю воды и стремительно обмяк. Сразу стало тихо.

— Что-то поздновато сегодня, — сказала Ирина. — Боря, а вы книжки прямо на фонтане раскладываете? Я ни разу не видела.

— И на фонтане, и на скамейках, и там, — Борис показал на бетонный бордюр под чугунной оградой вдоль набережной. — Там я больше всего люблю, из-за тени. А когда включают фонтан, сюда вообще все перебираются.

— И что ты собираешь? Только фантастику?

— В основном.

— Как ты ее только читаешь? — удивилась Ира. — Я пару раз пробовала — такая ерунда!

Борис наклонился, коснулся щекой щеки, засмеялся:

— Это типичный взгляд дилетанта! Или дилетантки? Что ты там читала — «Звезду КЭЦ»? Разве можно по двум книжкам судить о фантастике? Это ведь даже не жанр — это целое направление, целый мир.

— Так уж и не жанр?

— Да, не жанр! — начал горячиться Борис. — Жанр — это нечто узкое, стиснутое определенными рамками и правилами. Вот детектив, например, обязательно подразумевает раскрытие преступления. Закон жанра. А в фантастике этого нет. Там может быть и тот же детектив, и просто приключения, и серьезные социальные и философские вещи. Это целый мир, Ира! Там есть все: страсть, предательство, полет мысли, любовь, мечта! И все это может быть так необычно, под таким углом, что прочтешь и как молния — господи, как же ты этого раньше не видел! Там открываются такие миры, Ира, что там хочется жить! Редко, конечно, но.… Это уж, как положено, в фантастике, как и вообще в искусстве, 98 процентов барахла, и только два стояще.… Эй, ты меня слышишь?

Ира оторвала от него завороженный взгляд, крепче взяла под руку. Борис локтем ощутил упругую грудь, в ушах застучало.

— Слушаю, — медленно сказала Ира. — Когда ты говоришь, мне хочется еще попробовать.… Почитать.

— Что?

В ушах стучало все сильнее, по телу побежала сладкая судорога. Ниже, ниже, еще ниже.

— Оглох? Или уже умер? Подожди, не торопись — у тебя еще будет повод… — стремительным взглядом обожгла Бориса и тут же лукаво улыбнулась: — «Шипучку» кто открывать будет?

Что она говорит? Неужели?.. Или смеется…. Голова у Бориса вообще пошла кругом, он шел, не замечая вокруг ничего. Что она сказала?