момент средств для преодоления расстояния-отстояния. Но поскольку таким образом все становится близким посредством времени, во временно́м отношении, оно в то же время утрачивает характер «близкого», «близи». Здесь же близость подразумевает ту далекость, для устранения которой не нужно преодолевать никаких расстояний-отстояний, ту, которая имеет свою основу в сущении пра-бытия: происходящее от отвергания – отказа и все же благодаря ему то При-Себе-Сохраняемое, которое есть нечто иное, чем пустое наличествование под руками, иное, чем просто знак-намек-указание без-дно-основы пра-бытия.

Близость и далекость – это не только и не прежде всего в сущностном первенствовании определение меры пространственно-временных отстояний, сколько сущения самого пра-бытия и его просвета, которые только и придают впервые Открытость известному «пространству» и привычному «времени», каковая Открытость на самом деле (если понимать ее от пра-бытия) – отнюдь не есть Открытое, но есть наполненное и совершенно искаженное рассчитыванием разнузданное и оценивающее себя только исходя из себя самого Пред-ставление и По-ставление. Понижение-принижение «близости» и «далекости» до статуса мерок отстояния, уравнивание-приравнивание их к различиям, подобным численным и характеризующим множества – это уже скрытое следствие безусловного господства бытия в смысле махинативности по-ставляемости и пред-ставляемости суще-бытующего.

Близость и далекость в сущности своей есть только без-дно-основны из сущности пра-бытия и должны пониматься для него как со-бытие.

Близость есть бездна далекости, а далекость – бездна близости – и то, и другое есть то же самое – бездна просвета пра-бытия.

Но всякая попытка какого-то «диалектического» вы-рас-считывания понятий растерла бы это, что следовало бы добавить в мысли, в прах, превратив всего лишь в неглубокое метание на мели различений и соотнесений, разрушив малейший намек на возможность скачка в сущение пра-бытия.

Близость и далекость принадлежат к просвету пра-бытия как со-бытования с бытием, как вмиг-своения; но они не есть качества-свойства, которые можно подхватить-перенять, схватить в описании и использовать для понимания сущности просвета – нет, они есть начатки прокладывания путей к выбору истины пра-бытия – против махинативности покидающего бытие суще-бытующего, не имеющие определенного места места встречного противничания-ответствования божественности богов и человекости человека в пра-бытии, каковое встречное противничание-ответстование божественности и человекости возвращает, отбрасывая назад, в его без-дно-основную сущность.

Первоисток-первоначало времени-пространства Вот-Тут, из которого – совершенно прикрытого-завуалированного – прежде всего и в первую очередь вырывает себя пространство-временность метафизики, чтобы затем, обретя своеволие, толковать Все, исходя из себя, а то, что не поддается толкованию, выдавать за над-пространственное и над-временное.

Близость и далекость не подлежат никакому измерению никакими мерками – и для самого пра-бытия суще-бытующее никогда не способно дать мерку для измерения.

Близость и далекость в их без-дно-основывающем единстве есть полет-парение, осуществляемое В-Между всего и всяческого встречного противничания-ответстование и без-дно-основная граница-предел для всякого смешения, в котором столь нуждаются рассчитывание и махинативность.

Близость и далекость есть сохранение отвержения-отказа как наивысшего одарения, высвечивая пра-бытие, которое может выказать себя только В-Между-Тем, но – никогда не может выказать, исходя из суще-бытующего.

41. В-Между-Тем Вот-Тут[46]

следует брать до-пространственно и до-временно, если под «пространством» и «времем» подразумевается предметная сферу налично данного под руками и его пред-ставление, связанное с пунктом места и точкой времени. А именно: «В-Между-Тем» выражает вдвойне-интимное, удвоенно-внутреннее, которое доносится словами «средь» и «тем временем» («мгновение» без-дно-основы).

Это В-Между-Тем есть просвет в смысле открывающей проникнутости горением-рдением (настроение).

Настоятельное вникание в Вот-Тут есть свободное отстояние от суще-бытующего и, тем самым, только и есть свободное стояние-становление человеком – как тем, кто становится своим собственным и может стать самостью-Я, самим собой.

Самостность самого себя имеет основу в настоятельным вникании. Самость Самого Себя есть основа для Ты и Я, основа для Мы и Я.

Но субъект есть мета-физический источник и обозначает субъективность: наличность под руками просто обеспеченного-гарантированного для пред-ставления.

42. Истина

Ее сущность заключается не в правильности и не в передаче суще-бытующего, заключается не в очевидности и не в уверенности в суще-бытующем, заключается не в обязательном-значимом-надежно установленном как «суще-бытующем», заключается не в безусловности мышления – ее сущность заключается в просвете бытия как без-дно-основной острой потребности в со-бытийно-событующемся осново-полагательстве и божественности. Открытость суще-бытующего только как просвет пра-бытия. Итак, от нас требуется совершенно иное отношение к истине. И какое же существенное последствие имеет это требование? Настоятельное вникание в В-Между-Тем.

43. Истина и истинное

Снимается ли только истинное с вещей и с суще-бытующего – так же, как сливки снимаются с молока?

Истинное и то, что есть нечто – бытийствует как нечто – не при-мысливается и не при-говаривается-при-суждается ли оно к суще-бытующему как предмет посредством человеческого мнения-при-писывания видимого?

Есть ли истинное – нечто, снятое с объекта, или нечто, добавленное субъектом, или отчасти объективное, а отчасти – субъективное, или – ни то, ни другое? Движется ли сущность истинного вообще в отношении между субъектом и объектом?

Откуда мы берем сущность истины? Что гарантирует обретение-нахождение истины? Откуда проистекает необходимость постижения смысла такой сущности?

Почему мы именно в определении истины истинного – что соответствует нашему образу действий при определении границ бытия суще-бытующего – адресуемся непосредственно к тому, что понятно каждому и подразумевается каждым? И почему – к действительному?

44. Пра-бытие и истина и Вот-Тут-Бытие

Настоятельное вникание в Вот-Тут-Бытии есть постоянство об-основанного говорения-Да сущности истины как просвету сокрытости-сокровенности-замкнутости отвергания с уходом в сферу выбора встречного противничания-ответствования человекости и божественности.

Говорение-Да и принятие-согласие – это, однако, не одно и то же. Принятие-согласие вверяет себя – и есть спасение.

Говорение-Да – это освобождение в свободу по отношению к какому-либо Неминуемому и чему-либо, что осознается-признается как необходимое в силу признания какой-либо нужды в нем.

Следствием согласия-принятия выступает фанатизм как самая крайняя форма бегства в предложенную возможность спасения. Говорение-Да отсылает в сферу Еще-Не-Выполненного те выборы, которые еще только предстоит сделать.

Соглашающихся-принимающих удобно переносить – и сограшающиеся-принимающие находят себя как множество.

Говорящие-Да остаются в их собственной-подлинной принадлежности будущему с необходимостью неузнанными-непознанными и сами настроены отчужденно по отношению к подобным себе.

Подлинное, достойное сущности есть только у Говорящих-Да; они хранят перво-истоки, пусть даже они не всегда приводят их самих к совершению скачка.

Соглашающиеся-принимающие лгут, потому что им самим ранее приходилось оболгать себя, поскольку их согласие выдавалось за одобрение, за свободу для освобождения – от которой они как раз и вынуждены уклониться.

Говорение-Да есть Да применительно к ничто-жению без-дно-основы, есть перенятие-принятие на себя решения-выбора – каковым выступает само пра-бытие и вынуждает необходимость грюндерства-осново-положения человека и божеств.

Любовь к судьбе (аmor fati) есть еще