Как ни странно, никто не выражает протеста по поводу моей вольности. Труп, к моему огромному облегчению, наконец, уносят. Милицейские спецы напоследок обмениваются еще какой-то информацией с Городецким, а затем, прихватив так и не пригодившуюся собаку, тоже направляются прочь по тропе.

Скоро до нас с дороги, где остались спецавтомобили, доносятся отдаленные звуки: хлопанье дверей, потом звук мотора – и тишина.

Мы остаемся с Антоном на пляже одни.

Сыщик, чуть склонив голову набок, загадочно смотрит на меня, не спеша начинать разговор. Я чувствую себя неуютно от такого пристального внимания и первой нарушаю неловкое молчание:

– Ну что, нашли тут что-нибудь, пока меня не было?

Остановив взгляд на моих губах, Городецкий отвечает:

– Нашел кое-что.

Опять у него этот ленивый тон, от которого я начинаю ощущать себя перед ним, словно кролик перед удавом!

– А можно поподробнее? – я встряхиваю головой, пытаясь скинуть с себя непонятное оцепенение.

– Нет, нельзя. – так же с растяжечкой произносит Антон.

Я начинаю злиться и на него, и на себя:

– В этих попытках убийства вы подозреваете меня?

– Уже нет, – обволакивает меня сиропная тягучесть его слов.

– Вот как? – удивленно вскидываю я бровь, одновременно испытывая огромное облегчение, но и не меньшее любопытство. – Почему?

– Тайна следствия.

– Да какой вы следователь! Вы же просто частный детектив!

Сыщик снова возвращается к обычной размеренной манере речи и произносит с презрением:

– Теперь ваши семейные тайны предстоит распутывать мне. Милиция этим убийством заниматься не будет.

– Как не будет?

– Вот так. Именно это мне только что популярно объяснили, а также посоветовали самому не соваться в это дело. Зря только на выезд гоняли и медэксперта, и криминалиста, и оперов, и кинолога. Думаете случайно с ними вдруг прокурор притащился? Ваш дед-генерал настоятельно порекомендовал оформить все как несчастный случай, намекнув на такие связи, что против них не попрешь. В качестве причины смерти даже не будет указано огнестрельное ранение. Напишут какую-нибудь лабуду. Единственное, в чем мне пошли на встречу, обещали все-таки провести вскрытие прилежно и неофициально поделиться информацией. Ну и сам я тут немного побеседовал с трупом, ожидая опергруппу.

– В смысле побеседовал?

– В смысле осмотрел аккуратненько, насколько это было возможно. А заодно и первичный осмотр места происшествия произвел. Вы же видели, что следственно-оперативная группа даже не стала тратить на это время. Так что никакого расследования, кроме моего, не будет. А может, оно и к лучшему – не надо будет таскаться к маме, давать показания.

– К кому? К какой еще маме?

– Да в милицию. Мы, частные сыщики так ее иногда называем. Мы ж очень многие оттуда, в основном из угро, и я тоже.

– А почему вы оттуда ушли?

– Да потому что там все совсем не так, как в кино: не столько расследованием занимаешься, сколько заполнением всяких бумажек, разбором почты и прочей ерундой. Да и сам следователь обычно ничего не решает, на все нужно получить одобрение «сверху». А в частном сыске я сам себе хозяин: есть у меня дело – и я целиком погружаюсь в него, не завишу ни от начальства, ни от расписаний, ни от бюрократии. Вот как сейчас, например.

– Вообще-то, именно сейчас вы ничем не заняты, – неловко пытаюсь пошутить я.

– Ошибаетесь, – снова тянет слова Антон. – Именно сейчас я очень занят…

Он снова смотрит на мои губы.

– Занят чем?

– Не чем, а кем… – многозначительно произносит он и, помолчав, добавляет. – Вами.

– В смысле? – не понимающе выдыхаю я, но тут окрепший ветерок бросает мне в лицо прядь моих волос. Глаза Антона темнеют, приближаются, одной рукой он убирает прядь с моих губ, а другой обхватывает мой затылок и нежно, но безапелляционно притягивает мое лицо к своему.

Мужские губы, дразня и лаская, втягивают меня в поцелуй, и я неожиданно для себя самой отвечаю. Сколько длится это безумие, я не знаю, потому что совершенно теряю голову, чувствуя, как словно лечу то ли в пропасть, то ли в небеса. Прихожу в себя оттого, что Антон осторожно кладет руку на мою талию.

Я резко подаюсь назад, прерывая слияние наших губ, и, тяжело дыша, обжигаю наглеца взглядом. Я уже готова выплюнуть ему в лицо фразу типа «Вы с ума сошли!» или «Что вы себе позволяете!», но Городецкий, с видимым сожалением выпуская меня из объятий, опередив меня, покаянно произносит:

– Простите. Виноват. Не удержался. Бессовестно сорвал поцелуй. Вы очень красивая. С вами я даже на миг забыл свой главный принцип: никаких личных отношений с клиентами.

Фраза «Вы с ума сошли!» для ответа уже явно не годится.

– А то, что я замужем, вы не забыли? – сердито напоминаю я. – И какая я вам клиентка? Я вас не нанимала.

Антон делает шаг ко мне, снова оказываясь в опасной близости, но теперь он серьезен и собран:

– Хотите вы того или нет, Елена Викторовна, но мне придется отныне взять вас под свою защиту. Положение становится серьезным. Убит человек. Следующее убийство может не заставить себя ждать. Пока мотивы убийцы мне не ясны, и, значит, жертвой может стать любой из вашего окружения или вы сами. Ведь если, например, причиной убийства является наследство, то вы, как единственная наследница, становитесь главной мишенью после вашего деда. Поймите, вы, возможно, в опасности! И в первую очередь, чтобы понять, кто стрелял, необходимо отыскать пистолет, из которого убили девушку.

Я хмыкаю:

– Сегодня пистолет я видела только в ваших руках.

– Этот? – Городецкий кивает на пистолет в плечевой кобуре. – Это газовый.

– Да? А вид у вас был такой грозный, когда вы им размахивали.

– Остается в таких случаях только блефовать. Частным детективам не положено оружие – только спецсредства. Я же не охранник. Да мне пистолет обычно не особо и нужен. Мои орудия труда – это автомобиль, телефон, компьютер, диктофон, ну и, конечно, мозги.

Он расплывается в улыбке, которая сразу делает его моложе. Интересно, сколько ему лет? Думаю, не больше тридцати пяти.

А сыщик продолжает уже серьезно:

– У меня-то пистолет газовый. Но вот та «пушка», которую ваш дед продемонстрировал нам всем пару дней назад, самая что ни на есть настоящая. Пистолет Макарова образца тысяча девятьсот пятьдесят первого года, калибр девять и два миллиметра, емкость магазина восемь патронов.

– Вы хорошо разбираетесь в оружии?

– Это часть моей профессии.

– Что же вы тогда так плохо разбираетесь в ядах? – не удержавшись, подковырнула я.