Вот тебе и «Лексус», вот тебе и план, вот тебе и старый знакомый…

Пыляев не вернулся ни через час, ни через два, ни через три. К вечеру я вынуждена была признать, что мой добровольный телохранитель и старый недруг пропал. Звонить я ему не стала из принципа. И вообще откуда это глупое беспокойство? В конце концов, он – взрослый человек, мало ли какие дела могут быть…

Вот именно, какие у него могут быть дела в воскресенье?

Никаких.

Тогда где его черти носят? Я изо всех сил убеждала себя, что Хромой Дьявол передумал. Надоело ему жить в чужой квартире, и мое общество тоже надоело, вот он, воспользовавшись моментом, и сбежал. Бывает.

А рисунки тогда зачем?

Нет, что-то здесь не то.

Ладно, позвоню, спрошу. Нет, не так, попрошу хлеба купить, вполне невинный предлог, тем более что хлеб на самом деле закончился.

Хлеб закончился, а Пыляев трубку не брал. Перезвонила на домашний – результат тот же. Еще раз на мобильный. И еще. Ну, возьми же ты трубку!

Не взял. И что теперь? В милицию? Или больницы обзванивать? Более идиотского поступка и придумать невозможно. Кто он мне? Родственник? Муж? Близкий человек? Нет, определенно меня не поймут ни милиция, ни Гошик. Кстати, Гошка должен знать, где может быть Пыляев, как это я сразу не догадалась. В отличие от Хромого Дьявола, бывший поднял трубку после второго гудка.

– Алло? – Он всегда говорил правильно: «алло» или «я вас слушаю», а еще никогда не путал глаголы «класть» и «положить». Гошик – на редкость правильное существо, почти столь же образцово-показательное, как Светочка.

– Гоша, это я.

– Ну? – Судя по голосу, мой звонок его не обрадовал.

– Гош, ты не знаешь, где Димка может быть?

– Понятия не имею.

– Гошка, я серьезно. Он уехал и не возвращается. И трубку не берет!

– Надо же, какая трагедия! Димка трубку не берет! От тебя, Маша, я такого не ожидал! Вы живете с ним, прикрываясь каким-то выдуманным предлогом, а ты звонишь мне, чтобы узнать, отчего же твой любовник не отвечает на звонки!

Я открыла рот, чтобы возразить, но не тут-то было. Гошик еще не завершил выступление:

– Я даже рад, что ты позвонила, честно. Нам нужно поговорить. Серьезно поговорить.

– По телефону?

– Так будет лучше.

– Для кого?

– Для нас обоих. Выслушай меня, пожалуйста, не перебивая.

Я представила, как он сидит в своем любимом кресле, том самом антикварном, ножки которого погрыз Степан. Рядом с креслом на журнальном столике поднос. Гошик любил пить кофе «красиво», чтобы чашечки крохотные, на полглотка, салфетки с вышивкой, тарелка с тостами или печеньем, свежие сливки, сахар непременно кусковой, его следовало брать изящными серебряными щипчиками, и не более одного куска в чашку, даже если очень хочется. Бывший строго следил, чтобы я со своим мещанским вкусом и пристрастием к сладкому кофе не нарушала сложившуюся традицию. Вот сейчас он в одной руке держит трубку, во второй – чашку с «благородным напитком». Подносит к губам, вдыхает аромат и выдыхает очередную нотацию.

– Машуль, я, конечно, понимаю, что ты еще довольно молода… – Ну спасибо, а я-то, наивная, полагала, что просто молода, без «довольно». – И тебе хочется устроить свою жизнь, но твое поведение заставляет меня страдать. Более того, страдает мама, а у нее, ты же знаешь, сердце слабое! – Гошик замолчал, чтобы я по достоинству смогла оценить невосполнимый урон, наносимый моим поведением здоровью Аделаиды Викторовны.

– Ну? – Странно, но сегодня эта его уловка не возымела ровным счетом никакого действия, а раньше Гошиковы паузы действовали на меня, как удав на кролика. Я терялась и начинала оправдываться, невзирая на отсутствие вины.

– Машенька, откуда у тебя это «ну», приличные люди не употребляют подобных выражений. Но вернемся к ситуации. Это ведь неприлично! О вас говорят! Сплетничают! Ты себе только представь, что думают люди!

– О чем? – Я искренне сожалела, что позвонила Гошику, но, коль такое дело, придется выслушивать его нытье до конца.

– О вас! – со значением ответил он. – Ты и Пыляев! Он привозит тебя на работу, он увозит тебя с работы. Он живет у тебя! И не говори, что это неправда. Я знаю! Маша, ты просто обязана прекратить отношения с ним!

– Почему? – Нет, никаких особых отношений между нами не было. Во всяком случае, тех, о которых говорил Гошик, но мне стало обидно. Почему он командует? Диктует! Сам в кусты, бросил меня на произвол судьбы, а теперь, значит, переживает. Пускай переживает.

– Я страдаю! Мне неприятно видеть вас вместе, Маша, после того что вы сделали… Что он сделал… Он разрушил наш брак, Машенька. Мне было больно, обидно. Я простил вас, и вот все повторяется сначала… Мой друг и ты… Машуля, я тебя умоляю…

Странное дело, но я не ощутила ничего. Ровным счетом ничего: ни раскаяния, ни угрызений совести, ни желания упасть на колени и молить о прощении. НИЧЕГО. И Георгий это понял.

– Мария, я серьезно. Ты, конечно, можешь мне не верить, но Дамиан – подлец. Настоящий подлец. Только человек, начисто лишенный принципов, мог совершить подобную мерзость в отношении друга. Помни об этом, Маша! – И Гошик повесил трубку.

Ну вот. Я снова готова заплакать.

Потому что он прав. Прав. Сто раз прав. Пыляев – подлец.

Но почему я беспокоюсь за него?

Потому что дура.

Я прострадала остаток вечера, просто сидела и смотрела телевизор. Телевизор послушно показывал какую-то дребедень, а я старательно пялилась на экран, пытаясь не разреветься. В очередной раз начались новости, на часах начало десятого, Степка нервно переминается на пороге, напоминая, что гулять пора. В последнее время гуляли втроем – я, Димка и Степан, который в присутствии Пыляева строил из себя серьезного воспитанного пса. А сегодня я одна, во дворе темно, и фонарь не светит. Странно, более чем странно, Валентина Степановна строго следит и за чистотой в подъезде, и за бродячими кошками, нагло пытающимися прорваться поближе к людям, и за освещением.

– Степан, рядом. – Тот недовольно фыркнул, но подчинился, бедняга, сегодняшняя прогулка не обещала ему ничего хорошего, побегать на свободе точно не получится.

Нет! Я не позволю какому-то шутнику превратить меня в желе. Я не трусиха! И темноты не боюсь. Ну, почти не боюсь.

– Степ, гуляй! – Тот довольно нырнул в темноту. – Гуляй, Степан, гуляй. – Звук собственного голоса успокаивал.

Нужно думать о приятном. Вспомнить что-нибудь хорошее, веселое и радостное, например, нашу с Гошкой свадьбу. Май, солнце светит, трава у загса зеленая-зеленая, будто ее специально для нас покрасили. Дворник пытается разогнать воркующих голубей, «чтоб не гадили». Голуби отлетают на пару метров и вновь садятся, самцы выпячивают грудь и, растопырив сизый хвост, кланяются кокетливым самочкам, а дворник матерится. Гошик ему еще замечание сделал и чуть не получил метлой по лбу.