Котенкин и сам понимал, что дольше тянуть неприлично, ивыложил свой основной тезис:

– У меня в Городском бюро регистрации требуют документына проверку, а у Бориса Борисовича в делах беспорядок. Вот я и подумал, что увас может быть копия договора – ведь, если я не ошибаюсь, вы заключали договорна покупку этого помещения через наше агентство…

– Ошибаетесь, – лаконично оборвал его хозяинкабинета, самим своим тоном давая понять, что аудиенция закончена.

Затем он перевел холодные прозрачные глаза на стоявшего заМишкиной спиной гуманоида, одним выражением этих глаз одновременно отдаваяприказ проводить гостя до дверей казино, никогда не впускать его впредь, однаконе распускать руки, а кроме того, в будущем лучше думать, кого можно приводитьв кабинет начальника, а кого нельзя.

Гуманоид, несмотря на зачаточное состояние своей психики,отлично все понял – скорее всего, спинным мозгом, – и аккуратным, носильным толчком придал Котенкину достаточное ускорение, чтобы тотнезамедлительно покинул черный кабинет.

В коридоре он еще пару раз подтолкнул посетителя в нужномнаправлении и наконец легонько пнул перед самой дверью, так что Мишка вылетелиз казино как пробка из бутылки теплого шампанского.

Проследив за траекторией движения нежелательного посетителя,гуманоид повернулся к своему младшему товарищу, скрипнул зубами и проговорил, схолодным бешенством растягивая слова:

– Ты, в на‑атуре, кого пускаешь? Ты здесь на чтопоста‑авлен? Чтобы вся‑аких ка‑азлов гонять!

– Да Леха, блин, я же, конкретно, тебя позвал! –вяло оправдывался привратник.

Леха еще раз для острастки скрипнул зубами и удалился в своелогово.

Миша Котенкин, слегка прихрамывая после оказанного ему вказино теплого приема и обиженно косясь на нервно пульсирующую световуюрекламу, дошел до своей «пятерки» и открыл дверцу. При этом ему показалось, чтозамок открылся не так, как обычно, а мягче и быстрее, словно его только чтосмазали.

Не обратив на это внимания, он сел за руль и включилзажигание.

Серая «тойота» неторопливо тронулась следом.

Обводный канал был забит транспортом. Пробка тянуласьвпереди, насколько хватало глаз, и Котенкин, чтобы не застрять на полдня, решилобъехать пробку, свернув на Измайловский проспект. Светофор должен был вот‑вотпереключиться, и Миша прибавил газу, чтобы успеть проскочить на зеленый.

Вылетев на большой скорости на Измайловский, он вдруг увиделвыезжающую из проходного двора прямо навстречу его «пятерке» тяжелую грузовуюфуру. Михаил изо всех сил вдавил педаль тормоза, но нога провалилась до самогопола, не встретив сопротивления. Только что отремонтированные тормозанеожиданно отказали.

С ужасом глядя на неотвратимо приближающийся грузовик,Михаил бросил взгляд влево, но свернуть было некуда: по рельсам двигалсянавстречу трамвай, а рядом с ним стояла молодая мамаша с коляской…

Страшный грохот сшибшихся машин и скрежет рвущегося металласлились с криками ужаса. Бежевая «пятерка» расплющилась о борт грузовика, какпустая банка из‑под пива под гусеницей трактора. Невредимый водитель фурыглядел на разбитый «жигуленок» и длинно, цветисто матерился.

Серая «тойота» остановилась в ста метрах от места аварии.Человек, сидевший рядом с водителем, достал из кармана мобильный телефон идоложил:

– Все выполнено. Очень удачно. Врезался в фуру наИзмайловском. Вдребезги.

Через двадцать минут на Измайловский, завывая сиреной имигая маячком, вылетела «скорая помощь». С трудом открыв дверцы разбитой«пятерки», санитары осторожно вынули из нее окровавленное тело.

– Кажется, жив, – сказал один из них усталоймолодой докторше, подбежавшей к носилкам.

Дома я застала полный тарарам: мамуле удалось вытащить ПетраИльича на какую‑то вечеринку на Ленфильм. Петр Ильич тихо, как всемужчины в подобной ситуации, сидел на кухне и пил боржоми, мамуля же металасьпо квартире, как раненая пантера, круша все на своем пути. Она искала какой‑тошелковый шарфик, особенно подходивший к вечернему платью. На мой взгляд, шарфиктам вообще не был нужен, о чем я и не преминула сообщить мамуле, не понижаяголоса. На что мамуля покрутила пальцем у виска и шепотом обозвала меня полнойдурой, присовокупив, что шарфик ей просто необходим, так как закроет морщины нашее.

– Да их и не видно совсем, – удивилась я.

– Это сейчас не видно, – отмахнуласьмамуля, – а там, при большом свете, ой как видно будет! Так что ищи!

Можете себе представить мое удивление, когда треклятыйшарфик нашелся у меня в комнате! Мамуля, не слушая моих клятвенных уверений,что в жизни я этого шарфика не видела и вообще никогда бы такую дрянь нанадела, вырвала его у меня из рук, красиво драпировала шею и схватила уже сполки толстенный словарь русского языка, чтобы запустить в меня, но остановиларуку в полете, потому что в дверях комнаты возник Петр Ильич, глядевший на насс тихой укоризной. Мамуля мигом присмирела: «Иду, иду, Петруша!» – и вылетелаиз комнаты, шурша платьем.

В первый раз в жизни я почувствовала к нашему гостю некоторуюпризнательность. Они еще долго возились в прихожей, и, когда я вышла, чтобызапереть за ними дверь, оказалось, что в прихожей, кроме моей сладкой парочки,толчется еще Ираида. Как‑то незаметно она просочилась.

Прихожая в нашей квартире не то чтобы очень маленькая, нокогда в ней находятся четыре взрослых человека, там не развернешься. Ираида,снимая пальто, случайно заехала локтем в глаз Петру Ильичу. Он вскрикнул, а онадаже не извинилась. Взглянув на нее повнимательнее, я заметила, что Ираиданаходится в крайней степени раздражения. Это наводило на тревожные мысли – какбы они с мамулей тут в прихожей не разодрались из‑за своего Петеньки.

– Мы уходим, – процедила мамуля, давая понятьИраиде, что та тут лишняя.

Возмутившись таким хамством, я немедленно стала усиленноприглашать Ираиду остаться и выпить кофе.

– Миленький такой шарфик, Лена, – машинальнопроговорила Ираида, думая о чем‑то своем, – и к цвету лица подходит…

Шарфик был с зеленоватым отливом, и мамуля тут же сделаласьот злости такого же цвета.

– Батик… – прошипела она, – ручная работа… двестидолларов стоит.

Мы с Правдой дружно пожали плечами.

– Лялечка, мы опоздаем! – донесся жалобный голосПетра Ильича из кабины лифта.

Мамуля окинула нас на прощание уничтожающим взглядом инаконец удалилась.

– Слушай, Ираида, ну что ты ее злишь? – начала я,когда в квартире наступила относительная тишина, и кофе уже стоял наплите. – Ну сама же видишь: у них полное взаимопонимание. Откровенно тебескажу – мне этот Петр Ильич не очень‑то нравится, но раз мамуля находитего интересным – да пускай! Думаю, тебе вряд ли тут что‑то светит… ужизвини за прямоту.