Теовин рассмеялась.

— Ты прав, такое никому не под силу, — согласилась она и, указав топором на имперское войско, спросила: — Не пора ли?..

Редрот кивнул и, встав в стременах, воздел свой меч в воздух и прокричал приказ к наступлению. С громогласными криками солдаты Айсмарка ринулись на врага. Мушкетные залпы изрядно проредили ряды ополченцев, но те продолжали наступать. И вся армия подхватила боевую песнь дружинников: «ВОН! Вон! Вон! ВОН! Вон! Вон! ВОН! Вон! Вон!»

Редрот во главе конницы обрушился на вражеских копейщиков, расшвыривая их в стороны с диким ревом. Воздух вспороли отчаянные крики раненых. Многие всадники падали, напоровшись на длинные копья, но на их место вставали пешие дружинники и ополченцы. Армия Айсмарка все глубже врезалась в ряды имперцев, с обеих сторон оставалось в живых все меньше бойцов… И вот уже лишь горстка воинов отчаянно сражается за боевой штандарт. Но имперцы не собирались бросать свое знамя. Редрот и Теовин лишились лошадей и продолжали драться пешими, обрушивая на упрямых полипонтийцев град ударов.

Кровь лилась рекой, король бросал остатки войска во все новые атаки, однако солдаты Полипонта продолжали цепляться за свое знамя, снова и снова смыкая поредевшие ряды и упрямо держа строй. А когда Редроту наконец удалось прорвать их оборону, леди Теовин пала под ударами вражеских клинков.

Вне себя от боли и ярости, Редрот взревел, выхватил из безжизненных рук баронессы боевой топор и ринулся вперед, сметая все на своем пути. Последние воины Полипонта сражались стойко, но один за другим падали, сраженные топором короля, пока в конце концов от всей армии завоевателей остался в живых только один человек — знаменосец.

Знаменосец носил шлем с плюмажем и богато украшенные доспехи, но его меч был остер как бритва и испил немало крови. Имперец дрался, защищая доброе имя своих павших соратников, и не собирался дешево отдавать свою жизнь.

Редрот и знаменосец обменивались ударами и уворачивались, кружа возле штандарта, древко которого имперец вбил глубоко в землю. Отчаяние придавало солдату Полипонта сил, с каждым ударом меча в нем росла жажда убить короля варваров, разгромившего его армию. Двадцать кампаний до блеска отточили его воинское мастерство. Удар, выпад, уход от атаки, ложный выпад — его шаги были превосходно рассчитаны и выверены. Однако у Редрота не было ни времени, ни желания восхищаться ловкостью противника, и, едва заметив брешь в его защите, он нанес рубящий удар, поразив знаменосца в основание шеи. Последний воин Полипонта пал.

Редрот, ликуя, схватил боевое знамя врага и с победным кличем поднял высоко над головой. Но знаменосец у его ног на последнем издыхании приподнялся и, в порыве ненависти преодолев боль, вонзил свой меч в живот короля.

Жуткая тишина медленно опустилась на поле, ни стоны умирающих, ни завывания ледяного ветра не могли развеять ее.

Последняя повозка с грохотом миновала ворота. Фиррина проводила ее взглядом и пустила свою лошадь шагом следом за ней. Фростмаррис был погружен в зловещую тишину, исчезли даже обычные зимние запахи дыма и очагов. Улицы не пахли ничем, если не считать лошадиного навоза, кучки которого то и дело встречались принцессе.

За тысячелетнюю историю жителей выводили из столицы лишь однажды, но теперь, поскольку снег так и не замел дороги, иного выбора не оставалось. Фиррине пришлось признать, что, если имперцы прорвут оборону на юге, им не составит труда осадить Фростмаррис, а выдержать зимнюю осаду просто невозможно.

У арочного прохода, ведущего в туннель главных ворот, Фиррина натянула поводья и обернулась на королевский замок, возвышающийся над городом. На башне по-прежнему развевалось боевое знамя Айсмарка, на незапятнанной небесной синеве четко вырисовывался разъяренный белый медведь Севера.

— Я вернусь весной, — прошептала Фиррина, — и приведу армию, которая прогонит любых захватчиков, даже Сципиона Беллорума.

Она въехала в туннель и прищурилась, чтобы защитить глаза от ледяного ветра, продувающего его насквозь. Но туннель быстро закончился, и в глаза принцессе брызнули яркие лучи солнца — день выдался морозный и бодрящий, для путешествия лучше не придумаешь. Фиррину дожидался Оскан с отрядом из десяти всадников. Принцесса махнула солдатам рукой, чтобы те отправлялись вперед, а юноше, поймав его взгляд, молча велела держаться с ней рядом.

Оскан ехал на муле — смирной скотинке с длинными, как мечи, ушами, и мордой удивленного верблюда. Фиррина видела, что животное сильное и покладистое, но все равно досадовала: ей бы хотелось, чтобы один из ее ближайших советников ехал на нормальной лошади, а не на этом посмешище.

Впереди через равнину ползла темная змейка — это повозки, лошади и скот горожан медленно брели по Северной дороге.

— Нам нужно идти быстрее, если мы хотим укрыться в Гиполитании до первых снегов, — сказала принцесса.

— Маггиор Тот как раз отдает распоряжения на этот счет, — ответил Оскан. — Он приказал командиру всадников прибавить скорость и помечать дорогу, чтобы отстающие не заблудились.

Фиррина одобрительно кивнула и спросила:

— А где ты раздобыл это страшилище?

Оскан погладил мула по шее.

— Ее дал мне главный конюх. Дженни добрая и послушная, и сильная вдобавок, как два твоих коня.

Фиррина выпрямилась в седле своего жеребца и сверху вниз посмотрела на Ведьмина Сына, ехавшего на приземистом муле.

— Дженни?

— Да. А что, по-моему, ей это имя вполне подходит. Она знает, что наездник не очень, и проявляет снисхождение к моей неумелости.

— Да неужели? — спросила Фиррина голосом столь же холодным, как ветер. — А сможет твоя Дженни угнаться за моим конем?

С этими словами принцесса пришпорила своего скакуна и помчалась по городской дороге, а потом напрямик через поля. Оскану осталось только вцепиться в поводья, прижимаясь к шее Дженни, которая вдруг проявила неожиданную прыть. И они даже почти догнали могучего жеребца, Фиррину спасло от поражения лишь то, что она успела натянуть поводья, прежде чем мул поравнялся с ней. Оскан обнимал Дженни за шею и пытался отдышаться.

— Да, пожалуй, сможет, — признала Фиррина.

Оставшиеся утренние часы караван тащился по дороге чуть быстрее, чем прежде, потому что всадники объезжали его, подгоняя кучеров. Во главе колонны ехала Фиррина со своими советниками и командирами конных отрядов. Воздух наполняли плач детей, лай собак и ворчание горожан, но телеги продолжали ползти вперед. На самом деле люди еще очень здорово держались. Редрот всегда с гордостью говорил, что жители Фростмарриса в час нужды не дают волю слабости. Наверное, он был прав. Беженцы ни разу не подрались и почти совсем не препирались, и, хотя многие жаловались на судьбу, никто не отказал соседу в помощи.

Все шло относительно нормально. Но Фиррину все равно не покидала тревога. Как же ей удастся довести людей в Гиполитанскую марку, если дороги занесет снегом? Им повезло, что этого пока не случилось, но принцесса знала, что снегопад и бездорожье рано или поздно настигнут их. И что тогда? У нее в советниках старик, который больше знает о книгах, чем о реалиях войны, и мальчишка не намного старше ее самой. Опереться Фиррине было ровным счетом не на кого. Ей было всего четырнадцать, и она вовсе не чувствовала, что готова вести за собой даже небольшой отряд, не говоря уже о целом городе.