Я хмуро подумал, что наконец-то слышу эту обычную отговорку невежд, которые не только не знают, но и не хотят знать. Седьмой подтвердил:

– Все верно, брат. Мы только предполагаем, а располагает Господь... Однако понятно, что этот человек не мог попасть в наш мир без Божьего промысла... или, если хочешь, Божьего согласия...

– Скорее без промысла Врага рода человеческого – возразил первый резко.

– Почему?

– Этот человек не принимает Господа Бога!

– Но не принимает и Сатану, – напомнил седьмой.

Третий развел в стороны руки, и все умолкли. Третий пристально всматривался в мое лицо. Я не видел его глаз, но чувствовал его интенсивный, как от масляного нагревателя, проникающий сухой жар.

– Что скажешь в свою защиту, сын мой?

– Что я могу сказать? – ответил я. – Вы все понимаете лучше меня. Но что-то уже слышал по этому поводу... Чтобы запустить ракету, надо два ключа, а они у разных людей...

Инквизитор пропустил мимо ушей непонятные лова – качество, присущее христианам, и продолжил:

– Но ты здесь. Значит, Господь Бог не препятствовал Дьяволу ввести тебя в этот мир. И хотя понятно, что ты – человек дьявола, на которого тот возлагает надежды, однако же Господь в своем бесконечном милосердии...

Я начал вздрагивать, холод от плит все сильнее, а я не йог и не аскет, не умею концентрациями гонять кровь в разные участки тела, а только в один могу, но сейчас это не согреет, а инквизиторы узрят доказательство моей греховности.

Третий все еще смотрел пронизывающим взором, остальные беседовали между собой. Я иногда видел, как в полумраке поблескивают их глаза.

– Ничто не делается без промысла Божьего, – сказал третий торжественно. – Возможно, на примере этого человека Господь в своем милосердии хочет других отвратить от зла.

Седьмой спросил заинтересованно:

– Что вы рекомендуете, брат? Без пролития крови?

Третий ответил бесстрастно:

– Если это отвратит других от зла, почему не принести такую жертву? Но я не уверен, что эта жертва необходима.

Холод сотряс меня всего, я изо всех сил стискивал челюсти, чтобы не лязгать зубами, что наверняка сочтут доказательством моей виновности. Как-то не хочется услышать запах своей горящей кожи. Уже слышал велеречивое, что плоть смертна, сгорит и хрен с нею, нашел о таких пустяках жалеть, зато выпорхнет и освобождение запоет бессмертная душа...

Они снова собрались в кучку и оживленно беседовали, цитировали Библию, святых отцов церкви, откровения и поучения, а я сам старался осмыслить свое странное положение. Возможно, в самом деле Та Сторона дала молчаливое согласие на мой перенос, чтобы нарушить некое равновесие между Добром и Злом. Получить, так сказать, право озвереть и одним махом все человечество... ну, как с Содомом и Гоморрой, Геркуланумом и Помпеей, Атлантидой, Лемурией, Гипербореей... а еще раньше – потопом, метеоритом с половинку Луны, поворотом планеты другим боком к Солнцу...

Правда я хоть и считаю себя самым замечательным и потенциально великим, но уже знаю, что все уверены в своей необыкновенности, так что в реальности я не такая уж и большая шишка, чтобы из-за меня... Впрочем, возможно, здесь недостает только крупинки, чтобы началась реакция, одной песчинки хватит сдвинуть чаши весов... Мир Тьмы богаче, разнообразнее, ярче. Он просто намного старше, ведь по их же басням бог прислал в мир своего сына и принес его в жертву совсем недавно! И по-настоящему борьба Добра и Зла началась только с его приходом, а до этого все века и тысячелетия торжествовала Тьма, развивалась, крепла, расширялась, а человеческие королевства под ее черными крыльями грызлись и дрались друг с другом, всячески наращивая мощь, усиливая магию, создавая новых чудовищ.

Да, были отдельные герои и раньше, что сражались против Тьмы, но только сейчас у людей есть Вера, а это, как я уже заметил, достаточно грозное оружие... вот только и сейчас очень немногие могут удержать его в руках. Слишком высокие требования к такому супер-коммандос: чистые руки, благородное сердце, незапятнанные помыслы, безграничная вера в своего верховного Сюзерена...

Я напрягал все мышцы, чтобы как-то заставить себя разогреться. Ладно, уже известно, меня сюда забросил Сатана, он сам это сказал, только бы не проговориться об этом инквизиторам, пусть у них это останется только рабочей гипотезой. Но зачем Та Сторона позволила ему затащить меня сюда, явного сторонника прогресса? Либо Господь видит глубже, либо он решил показать, что даже с моей помощью Сатане не одолеть этих праведных и честных идиотов. Либо, чтобы драка стала еще ожесточеннее... Гм, это гипотезы, но остается и та, пришедшая первой, что это для того, чтоб разозлиться шибче и снова мировым потопом, а то и ядерной войной всех и по всем! Чтоб я, так сказать, переполнил чашу терпения Господнего гнева и он вспомнил былое...

Я услышал долгий усталый вздох. Потом прошелестел слабый голос седьмого.

– Всякое сомнение... толкуется в пользу обвиняемого. Мы не можем с уверенностью сказать, что этот человек послан во Зло... и будет творить Зло. Даже, если его призвал в наш мир Сатана!.. Ведь ничто не делается без воли Господа! Так доверимся же Его мудрости и Провидению. Помолимся, братья.

Они склонили головы, седьмой сложил руки у груди и что-то пробормотал. Я тоже склонил голову, но бормотать не стал, сразу уличат, просто постоял торжест-. венную минуту, словно исполняли гимн, который я не успел выучить, или отдавали почести умершему ветерану.

Первый сказал мне:

– Ты свободен, сын мой.

Третий добавил:

– Сын мой, вера – не что иное, как стремление к совершенству. Верь – и ты станешь лучше себя самого!

Седьмой сказал ровным голосом:

– Господь не уничтожает дьявола лишь потому, что дает шанс исправиться. Иди, сын мой. Ты свободен. Мы не берем с тебя никаких клятв, никаких обязательств.

Он откинул капюшон на плечи. Голова его была совершенно седая, а худое лицо покрыто крупными и мелкими морщинами. Он показался мне очень похожим на нашего школьного учителя истории, умного и тонкого знатока Средневековья, его обычаев и тонкостей взаимоотношений в этом довольно простом обществе.

Остальные инквизиторы тоже сняли капюшоны.

Таинственность исчезла, но я все равно смотрел на них ошарашенно, ибо их худые, аскетичные лица совсем не вязались с моим представлением об инквизиторах. Эти выглядели как интеллигенты-шестидесятники... или передвижники, не помню, которых заставили заседать в Тайном Совете и выносить приговоры. Их одухотворенные лица были суровыми, но эта суровость не воинов, а чересчур тонких и остро чувствующих людей, которым пришлось заниматься... политикой. В самом экстремальном проявлении.

Я поднялся с колен, голова шла кругом, спросил ошалело:

– Но почему?

– Чем ты обеспокоен, сын мой? – поинтересовался седьмой.