– Вы машину обнаружили? – Голос приятный, но резкий.

Лиза ткнула пальцем в Эм-Джея:

– Он.

– Анджела Паркс, – представилась молодая женщина. – Из «Эйджа». Можете рассказать мне, что тут происходит?

Подъехал пыльный золотистый «холден». Пока Эм-Джей рассказывал, Лиза смотрела, как из автомобиля выходят мужчины в белых рубашках и галстуках. Один крепкий, с серьезной мальчишеской физиономией, другой еще крепче – высокий, могучий, пожалуй, даже полноватый, с лысой головой и тонкими рыжеватыми усиками. Лицо грозное, может быть, из-за того, что его вызвали в выходные, предположила Лиза.

– Идиот проклятый! – заорал усатый на копа-паникера, вместо приветствия, стоя на некотором расстоянии от ленты ограждения. – Что за чертовщина? Тебя когда-нибудь чему-нибудь учили? Что ты натворил на месте происшествия? Не просто затоптал, а совсем погубил, мать твою! Кто тебе велел вытаскивать автомобиль из воды?

Коп-паникер ненадолго утратил дар речи.

– Э-э-э… да… прошу прощения, сэр. Должно быть, мы чуточку перестарались.

– Черт тебя побери, торчишь прямо посередине!

Другой коп подошел к Лизе с Эм-Джеем, кивнул репортерше:

– Как поживаешь, Анджела?

– Отлично. Рада вас видеть, сержант Берг, – ответила она.

Усатый прошелся по берегу, словно окрестности находились в его личном владении. Кратким кивком поздоровавшись с журналисткой, обратился к Эм-Джею и Лизе.

– Старший сержант Джордж Флетчер, – представился он, держась в высшей степени профессионально и на удивление любезно. – Вы нашли машину?

– Угу, – кивнул Эм-Джей.

– Я должен с вас обоих снять показания. Не возражаете явиться в полицию Джелонга?

Эм-Джей взглянул на Лизу, потом на детектива.

– Сегодня?

– Сегодня в любое удобное время.

– Конечно. Хотя мы, по-моему, мало что сможем вам рассказать.

– Спасибо. Это уж я сам посмотрю. До нашего отъезда сообщите сержанту фамилии, адреса и контактные номера телефонов.

Журналистка сунула под нос детективу диктофон:

– Старший сержант Флетчер, вы считаете мельбурнские банды причастными к гибели обнаруженной женщины?

– Вы сюда прибыли раньше меня, мисс Паркс. На данной стадии никаких комментариев. Сначала надо выяснить, кто она такая.

– Кто она была такая, – поправила журналистка.

– Ну, если вы так педантичны, дождемся хирурга, который удостоверит, что она в самом деле мертва.

И Флетчер вызывающе усмехнулся, ни от кого не дождавшись ответной улыбки.

11 сентября 2001 года

В пикапе все по-прежнему молчали, кроме болтавшего без умолку водителя, напоминавшего телевизор в баре, включенный на невыносимую громкость. Ронни пытался расслышать новости по автомобильному радиоприемнику и собраться с мыслями, а шофер мешал тому и другому.

Кроме того, из-за сильного бруклинского акцента Ронни почти его не понимал. Но нельзя грубо заткнуть рот человеку, любезно предложившему его подвезти. Поэтому он так и сидел, слушая вполуха, кивая время от времени, иногда бормоча: «Угу… Неужели?.. Не шутите?..» – в зависимости от обстоятельств.

Мужчина разнес в пух и прах почти все национальные меньшинства, проживающие в Великой стране, и начал рассуждать о своих приятелях из Южной башни, от души их ругая. А заодно и местную налоговую службу вкупе со всей налоговой системой Соединенных Штатов.

Милостиво замолчал на несколько минут, дав поговорить приемнику. Сидевшие позади призраки хранили молчание. То ли слушали радио, то ли пребывали в шоке, ничего не соображая.

Приемник монотонно бормотал одно и то же, рассказывая об уже известных Ронни событиях:

«Джордж Буш собирается скоро что-то сказать. Тем временем мэр Джулиани едет в центр города. На Америку совершено нападение. Ожидайте дальнейших известий».

План потихоньку формировался в уме.

Машина летела по широкой тихой улице. Справа обыкновенная трава, деревья, фонарные столбы. За лужайкой дорожка – пешеходная или велосипедная, дальше железнодорожные рельсы, еще дальше параллельная улица, вдоль которой по обеим сторонам стоят легковые автомобили и грузовики и не столь высокие, как на Манхэттене, жилые дома из красного кирпича. Приблизительно через полмили возникли большие прямоугольные одиночные здания, вероятно с отдельными или двумя смежными квартирами. Кажется, благополучный район. Симпатичный, спокойный.

Мимо промелькнул дорожный указатель с надписью «Оушн-Парквей».

Ронни увидел пожилых супругов, медленно шагавших по тротуару, и задался вопросом, известно ли им о разворачивающейся неподалеку трагедии. Скорее всего, неизвестно. Если бы что-то слышали, наверняка сейчас прилипли бы к телевизору. Кроме них, вокруг ни души. Положим, в такое время в будний день почти все обычно находятся на работе. Хотя матери все же должны возить младенцев в колясках. Хозяева должны выгуливать собак. Молодежь должна бродить по улицам. А кругом никого. Даже машин на дороге мало. Слишком мало.

– Где мы? – спросил Ронни у водителя.

– В Бруклине.

– Вот как, – пробормотал он. – Все еще в Бруклине.

Табличка на здании извещала: «Центральная ешива».[7]Кажется, будто они едут сто лет. Ронни даже не представлял себе, что Бруклин такой большой. Настолько большой, что в нем можно затеряться, исчезнуть.

Припомнились строчки из пьесы Марло «Мальтийский еврей», которую он недавно смотрел в брайтонском Королевском театре вместе с Лоррейн и Клингерами.

Это было в другой стране.

И вдобавок девчонка мертва.

Улица впереди упиралась в тупик. Проехали перекресток, за которым красивый красный кирпич сменился современными бетонными плитами. Неожиданно помчались по темно-зеленой железнодорожной стальной эстакаде.

– Весь этот чертов район теперь русский, – объявил водитель.

– Какой? – не понял Ронни.

Мужчина указал на пестрые кричащие вывески. «Ателье маникюра», «Музыкальная, художественная и спортивная школа имени Шостаковича», «Аптека»… Сплошная кириллица. Не читая по-русски, половины не разберешь. А Ронни ни слова не знает.

Потом понял.

– Маленькая Одесса, – разъяснял шофер. – Целая колония, черт побери. Раньше такого не было, когда я был мальчишкой. Перестройка, гласность, понял? Знаешь, им выезжать разрешили. Все сюда ринулись. Весь мир переменился, понимаешь, о чем я толкую?

Ронни испытывал искушение заткнуть водителю рот, напомнив, что мир однажды переменился и для американских аборигенов, но не хотел, чтобы его вышвырнули из пикапа.