— Я слышал, что ты сказал. И откуда ты знаешь, что хочет моя мать? Ты никогда не знал. Ты отвратителен мне! Если ты думаешь, что можешь просто заглянуть сюда — о, Бога ради, закрой дверь. Жанна, оставь нас. Я разберусь с… с… этими людьми.

— Как пожелаете.

Она тихо ушла на цыпочках.

— Я поклялся никогда больше с тобой не разговаривать, — сказал я после того, как Жанна ушла.

— Я знаю, что ты на самом деле не это имел в виду. Это было просто…

— Просто что?

Послушай, я всегда хотел помириться с тобой, Орландо, — сказал отец

Он не изменился ни ни йоту: всё такой же маленький, бледный и слабый, по-прежнему говорит о невозможном, словно, несмотря ни на что, это было вероятным.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь.

— Что случилось раньше — я думаю — то и случилось. Это в прошлом и давно забыто. Твоя мать первой бы сказала так.

— Прошу, перестань говорить о том, что моя мать сказала бы или не сказала бы.

— Я только имею в виду…

— Я знаю, что ты имеешь в виду, — завопил я. — Все, что ты имеешь в виду — это «много воды утекло с тех пор» или «живи, и дай пожить другим», или «не могли бы мы начать все сначала», и дюжина других слащавых клише, скрытых в твоей позорной лысой голове. Разве не так?

— Разве мы не можем быть друзьями, Орландо?

— Я уже говорил тебе раньше, и скажу снова: я не люблю тебя. И никогда не любил. Ты даже не нравишься мне.

— Я уверена, что нет необходимости грубить своему отцу, — сказала мисс Лидия Малоун, впервые обратившись ко мне.

Отец терпеливо вздохнул.

— Все в порядке, Лидия, он не может сдержаться. Он был груб со мной большую часть своей жизни. Я привык к этому.

— Ты, чертов святой, — сказал я.

— Следи за языком, Орландо.

— Послушай, я не думаю, что нам есть о чем говорить. Почему бы вам обоим просто не уйти потихоньку?

Они обменялись друг с другом быстрыми взглядами. Мисс Лидия Малоун почти незаметно кивнула моему отцу.

— Вообще-то, мы пришли сюда с неким намерением, — сказал отец тихим, достаточно коварным тоном.

— Ну?

— Я имею в виду, не только для того, чтобы помириться; хотя, видит Бог, этой причины более чем достаточно для того, чтобы я был здесь.

— В самом деле?

— Ты все очень сильно усложняешь для нас с Лидией, когда так высокомерно разговариваешь…

— Именно в этом мой замысел.

— Конечно, мы слышали, что ты преуспел. Лидия показала мне статью в ресторанной хронике одного из воскресных приложений, так что я вырезал и сохранил ее. Ты все делаешь довольно неплохо, Орландо. На самом деле, довольно неплохо.

— Переходи к делу.

— Как я уже сказал, ты все весьма усложняешь для нас…

— Дело в том, — прервала его мисс Лидия Малоун, — что мы хотим пожениться весной и купить дом. Там слишком много воспоминаний о… о ней… на этой Хайгейтской свалке. Мы видели милый небольшой коттедж в Суффолке, и я… мы… направляем наши сердца навстречу этому, так ведь, детка?

Детка?

Отец закивал.

— Только дом немного превышает наш достаток в настоящее время. Я не работаю, а твой отец получает только небольшое пособие, — и мы подумали, видя, насколько ты успешен в своем деле и во всем… мы подумали…

— Вы подумали, что я могу одолжить вам немного денег, так?

— Не совсем, — сказал отец, заметно нервничая. — Мы подумали, что ты сможешь дать нам немного денег. Ровно столько, чтобы купить коттедж.

— Простите, — сказал я, едва в силах вымолвить хоть слово. — Вы не будете возражать, если мы с отцом поговорим наедине в соседней комнате?

Мисс Лидия Малоун презрительно фыркнула.

— Если это поможет, — сказала она.

— О, поможет, поверьте мне.

Она достала небольшую пилочку из своей сумочки и начала полировать ногти.

Я затащил своего отца за воротник рубашки из полиэстера на кухню — в это время прохладную, безмолвную, и молчаливо мерцающую.

— Как ты смеешьі — завопил я, злость лилась из меня безостановочно, отчаянно, приятно, словно семя из пульсирующего пениса.

— Что?

— Как ты смеешь возвращаться в мою жизнь, как будто между нами ничего не произошло, волоча за собой эту дешевую шлюху, пятная память моей матери и требуя, чтобы я дал тебе денег? Ты что, совсем мозги растерял?

— Я не понимаю, Орландо…

— Нет, естественно, ты никогда ничего не понимал, разве нет? Это и убило мою бедную мать.

— Она сама себя убила этой ужасной болезнью. Я уже говорил тебе это раньше, только ты не поверил мне.

— Я до сих пор не верю.

— Ты думаешь, она была святой, так?

— Ты сам знаешь, что она такой и была.

— Даже после того, что я сказал тебе той ночью?

— Все это ложь. Вся эта грязная история. Плоды твоего мерзкого воображения. Вранье, вранье, вранье. Ты не придумал ничего получше, чем запятнать ее святость и чистоту в моих глазах, да? Моя мать — она — она была королевой. Я всегда это говорил.

Мой отец посмотрел на меня, и неожиданно мне показалось, что он принял какое-то решение; его глаза сузились и взгляд стал жестким, его костлявая грудь предприняла трогательную попытку выдохнуть саму себя, так как он сделал долгий, по-видимому, многозначительный вдох.

— Хорошо, — сказал он, — пришло время, чтобы ты узнал всю правду.

— От тебя? Это так же вероятно, как услышать звуки капель крови от камня.

— Ты называешь ее святой, — сказал он, его голос дрожал, — а я называю ее шлюхой. Ты называешь ее «мать», ею она и была, но только Бог знает, кто был твоим отцом.

— Моим отцом?

— Это мог быть любой мужчина из сотен. Она бы никогда не сказала мне. Ради нее я воспитал тебя как своего сына. Ты в долгу передо мной, Орландо. Когда эта так называемая святая пропадала ночь за ночью, трахаясь со всеми, кто носит штаны, я приглядывал за тобой и воспитывал тебя, как если бы ты был моим собственным сыном.

В это мгновение великий, чистый, лучезарный свет спустился с каких-то божественных небес, насыщенный словно благословение, неистощимый как океан, благодетельный как солнце, мудрый, словно все земные знания вместе взятые — о, мое избавление и моя радость! Этот свет покрыл моим своей бесконечной мантией, и голос ангела очаровательно дунул и мое ухо: Этот человек — не твой отец. Неожиданно я оказался полностью охвачен дарованной свободой.