Поэтому насилие – это следствие сочетания личной потребности и беспомощности. Отец, который бьет своего сына, возможно, хочет достигнуть определенной образовательной цели или добиться уважения, но не видит иного способа. Муж, избивающий свою жену, возможно, хочет признания за свою работу или защищается от ее обвинений, но не способен сделать это с помощью слов.

Многие жестокие мужчины описывают свои акты насилия как «спонтанные, неконтролируемые вспышки», как «взрывы». Поэтому они предполагают, что такие сложные внутренние процессы, которые были описаны выше, не могли произойти за короткое время. «Все это случилось очень быстро», – любят говорить эти мужчины и, соответственно, они не способны повлиять на свое поведение, изменить его. Они игнорируют тот факт, что бо́льшая часть описанного психического процесса уже закончилась до того, как относительно незначительное событие наконец привело к насилию с их стороны. Из-за отсутствия доступа к своим собственным импульсам мужчины не знали, что они давно на пределе. И этот взрыв их удивляет ничуть не меньше, чем сердечный приступ какого-нибудь топ-менеджера, проработавшего 20 лет по 70 часов в неделю. В этом отношении агрессивные мужчины, безусловно, небезнадежны. Если удастся выявить внутренние психологические факторы, способствующие насилию, и воздействовать на них психотерапевтически, то в критических ситуациях «взрывов» в конечном итоге удастся избежать. Им просто не хватает «благодатной почвы».

После нескольких встреч Кельман понял важность обсуждений его внутреннего мира: теперь он считает, что благодаря нашим разговорам ему становится «легче». Когда я спрашиваю, что он считает главной причиной этого внутреннего изменения, он долго думает и затем говорит:

– Я думаю, что это в основном потому, что вы хотя и не соглашаетесь со мной, но не упрекаете меня.

Когда я спрашиваю Кельмана, от кого он обычно слышит упреки, он внезапно становится пунцово-красным и пытается сменить тему разговора. Когда я говорю ему об этом, стараясь, чтобы мои слова не звучали как упрек, он весь сжимается, как будто его сопротивление, его оборона только что была физически сломана. Он опускает глаза и говорит:

– От моей жены.

– А за что ваша жена упрекает вас? – спрашиваю я.

Кельман сидит некоторое время, а потом шепчет:

– Потому что иногда я кончаю слишком быстро…

– Вы имеете в виду, что страдаете от преждевременной эякуляции? – спрашиваю я.

Кельман внимательно смотрит на меня: очевидно, что он хочет увидеть мою внутреннюю реакцию на его откровение. А я смотрю на него дружелюбно, и его как будто прорывает, он начинает изливать мне душу. Рассказывает о разочарованных взглядах своей жены, с которых все началось, о том, как они постепенно превратились в упреки, а затем в обвинения в том, что он эгоист, озабоченный только своим собственным удовольствием.

– Как будто мне это все очень приятно, – говорит он с отчаянием в голосе.

Когда она как-то поиронизировала над его сексуальностью, «даже не в постели, а в совершенно другой ситуации», его терпение лопнуло. Тогда он ударил ее. Позже в разговоре Кельман признает, что он проявлял насилие по отношению к своей жене в конфликтных ситуациях, в которых ожидал новых подобных унижений.

– По сути, она не говорила ничего оскорбительного, это были вполне обычные споры.

Когда сеанс подходит к концу, я спрашиваю, мог бы он рассказать жене о своем чувстве униженности. Он долго молчит, потом очень ясно и очень серьезно говорит:

– Я должен, не так ли? Я должен!

В сексуальном насилии немаловажную роль играют сложившиеся обстоятельства. Однако в целом его причины, как правило, несколько сложнее, особенно потому что в случае таких серьезных форм насилия у преступников часто обнаруживаются фундаментальные расстройства личности и привязанностей. Например, психоаналитики иногда говорят о компенсации соотношения сил в раннем детстве в случае сексуальной агрессии по отношению к женщинам: былая беспомощность мальчика по отношению к материнской власти компенсируется за счет насилия. Аналогичным образом, сексуальные травмы и унижения в отношениях с противоположным полом могут играть важную роль в подростковом и взрослом возрасте.

В некоторых случаях нарушений личных границ становится особенно очевидным исходное сочетание потребности и беспомощности. Моя приятельница как-то рассказала об одном случае с мужчиной, с которым она некоторое время встречалась, он ей очень нравился. Однажды вечером он, будучи навеселе, приблизился к ней и стал делать шутливые двусмысленные намеки. После того как моя приятельница энергично отвергла его, он пробормотал со слезами в голосе, что она замечательная, успешная, привлекательная и восхитительная женщина. Это не вызвало у нее ничего, кроме отвращения, и она сбежала.

Тот факт, что мужчины часто просто «берут» (или пытаются взять) что-то, когда им этого хочется, связан с тем, что они не научились просить об этом. Когда о чем-то просишь или заявляешь о своей потребности, то оказываешься в положении слабого, в заметной зависимости, уязвимости. Но эти чувства табуированы. Мальчики с раннего возраста узнаю́т, что «просьбы и мольбы» являются признаком немужественности и слабости. Взрослые мужчины их учат: «В этом мире тебе никто ничего просто так не даст, ты должен сам это взять!» Соответственно некоторые мальчики уже с детства ведут себя согласно этому девизу.

Но многие мужчины, даже если начинают осознавать свои потребности, не спешат их удовлетворить. Некоторые из них даже, скорее всего, разозлятся из-за того, что они испытывают такие эмоции, которые считаются женскими. Например, когда психотерапевт обнаруживает у клиента такие чувства или потребности, то клиент довольно резко реагирует на это.

Конечно, личное отношение к насилию также играет свою роль. Многие мужчины считают физическую агрессию средством управления конфликтами. Защита от слабости и беспомощности настолько сильна, что при минимальном прикосновении к таким чувствам немедленно происходит компенсационное насилие, которому находится оправдание: «Он это заслужил!» Эти мужчины получили эмоциональную и физическую закалку, чтобы выжить в своей среде. Они платят огромную цену, не зная этого. Алон Грэтч как-то сравнил их с лягушками, которых помещают в бассейн с медленно повышающейся температурой воды: эти лягушки, кажется, так хорошо адаптируются к своим условиям окружающей среды, что не выпрыгивают из воды, а медленно умирают. Следует добавить: совсем непросто (и прежде всего небезопасно) целовать таких лягушек.

Существует один аспект, который игнорируется при обсуждении темы «мужчины и насилие». Не только большинство агрессоров, но и большинство жертв физического, то есть несексуального насилия – это мужчины. Данный аспект будет подробно рассмотрен в седьмой главе, в разделе «Страх перед насилием». Зачастую вышеупомянутое эмоциональное и физическое ожесточение сопровождается своего рода неверной «переработкой» чувств жертвы. Причиняющий насилие делает с другими то, что пережил он сам, борясь с гневом, бессилием и горем. Пострадавший хочет изменить отношение между жертвой и обидчиком, ставя себя на место обидчика. В отличие от акта мести, при котором первоначальный вектор агрессор – жертва сознательно и преднамеренно поворачивают в противоположном направлении, при этой форме ПЕРЕНОСА НАСИЛИЯ гнев по отношению к бывшему виновнику бед обычно в значительной степени или полностью исчезает. Особенно часто это происходит в тех случаях, когда обидчиком был (любимый) отец жертвы.