опасливо комментирует Ян. – Дело сделано. Я благодарен тебе за выполнение – и качественное! – не самой чистой работы, а потому без награды не оставлю. По старой дружбе.

Пропитанный ядом взгляд очерчивает моё безразличное лицо.

– Это воспоминания. Тебе не нужны деньги, не нужны вещи и люди, а, значит, от воспоминаний ты не откажешься.

И тогда Бог Удовольствий повествует мне о некоторых его беседах с Гелиосом, о спорах и столкновениях: не без участия – косвенного – Луны.

– Помнится, я спрашивал самого себя, зачем же он просил с тобой встречи после знакомства. Гелиос рассказывал, нет? В любом случае на него это было непохоже. Я выступил против и даже на вторые торги не пригласил (это не помешало ему прибыть и совершить всё то, что было свершено). Сотни вопросов роились у меня в голове и перед лицом старика, но ни единый мы не могли озвучить. Причина не находилась…Никогда прежде Гелиос не одарял ни единую из послушниц таковым вниманием. Неужели Луна и для него стала особенна? О, вряд ли! Должно быть, подумалось мне, друг уловил мою же симпатию к ней и решил сыграть на чувствах. Может, думалось следом, сама девочка оговорилась о наших неясных отношениях (отличительных от тандема Отец-Послушница), и потому Гелиос посчитал, что может наказать за нанесённый однажды семейству вред? В любом случае я отказал в будущей встрече и сослался на твоё, Луна, нежелание кого-либо видеть. Гелиос спросил, с каких пор меня беспокоят желания монастырских дев. Тогда я оговорился, что ты не просто монастырская дева; нет, не она и никогда ею не была. И Гелиос спросил, отчего же я поступил с тобой как с сотней и тысячью до этого. Я сознался, что паразитами послужили мысли и принципы. Какие принципы? Возведённого нами места, людские и мира, в котором мы заключены. Он сказал, что к концу недели приедет. Приедет за тобой. И я – будь неладно, зачем же?! – попросил сохранить…

Окно ударяет по раме и отвлекает от монолога. Такой редкий ветер жалует вниманием и очень не вовремя. Ян поднимается и распахивает окно, ловит спёртый воздух и вновь обращается ко мне:

– Забудь.

Что-то не сходится, потому что в Монастырь за мной прибыла служанка из резиденции Солнца; сам Гелиос ожидал в поместье. Я понимаю, в чём заключалась договорённость мужчин. Держать меня в напряжении и неведении до последней из возможных секунд. Опосля они оборвали связь и прекратили общение.

– О, ещё, – припоминает Хозяин Монастыря. – Однажды Гелиос спросил меня: «Что тебя беспокоит больше? Что она была со мной или что она не была с тобой?»

Неловко улыбаюсь. Так похоже на Бога Солнца…и так непохоже, что в беседы они впадали намного чаще, нежели мне то представлялось.

– И что же ты ответил? – спрашиваю я. – Что сделал? – смеюсь. – Завопил?

– Очень смешно, но нет. Просто хлопнул себя по щекам, дабы привести в порядок, и наотмашь сказал, что мне всё равно: с кем, когда, в который раз и уж тем более кто был до меня. То правда. Но я случайно оговорился – без злости, без злого умысла: «одной неопытной мне хватило». Тогда интонацией недовольства разразился Гелиос: «Ты станешь попрекать Стеллу? Назовёшь виноватой…?». Я начал оправдываться и утверждать, что никакие дурные мысли не преследовал, но, будь сестра его в некоторых делах более осведомлённой и опытной, безусловно не случилось бы то, что случилось. Любой другой, – сказал он, – был бы рад вкусить никем не пробованное вино и спрятать его, дабы ничьи больше губы не отпили из горла». Я оценил слова, однако пустился в спор: ответил, что готов вытерпеть череду губ, лишь бы увидеть рядом с собой зрелую и телом, и мыслями. Тогда Гелиос припомнил Ману: зрелая – и телом, и мыслями – вдруг осведомила Монастырь о прибавлении. Я спросил у неё, чем она руководствовалась и не посчитала ли, будто ребёнку будет дозволено остаться. Мамочка взмолилась, что желает стать матерью, и я позволил ей стать таковой: однако следом отнял и передал плод нашей дружбы (который не должен был касаться стен Монастыря, не то, что пребывать в нём) в знакомые руки, а Мамочку-матерь отправил на скорую операцию. Так зародилось правило стерилизации монастырских кошек. Очень удобно. Но Гелиос в тот момент говорил об ином: как женщина, зная и меня, и мой характер, и мои принципы, позволила тому случиться? «Она знала, что делала», – ответил я. Всего-то. – «Знала и хотела; и уповала на Богов, дабы выкрасть ребёнка в молитвах им, вот только не учла, что сама принадлежала к чете божеств, а потому лишь оскорбила их и опозорила себя». Гелиос сказал, что я поступил жестоко. Я сказал, что жестоко поступила женщина, тайно нося в себе ребёнка, о котором я не знал и которого не желал. Так уже было. Мне не хотелось повторения истории.

– Что ещё ты можешь рассказать?

Сквозняк вновь выбивает окно.

– Да что ж такое…

Мужчина со вздохом закрывает его и вспоминает:

– Когда вы уже были вместе, а я всё так же бесился в Монастыре («бесился» – хорошее слово), Гелиос приезжал в гости: повидаться, поговорить. Я ожидал новостей о тебе, потому что водитель-рассказчик смолк; оказалось, ждал милости богов и дарений, дабы вспомнить, как в руках держится перо. Не суть, не об этом. У самого Гелиоса я спросил, не хочет ли он детей и не собирается ли одарить тебя потомством. Он уточнил, вновь ли я беспокоюсь о тебе или же это обыкновенное любопытство по отношению не доставшейся. Обидно. «Тогда всё, что будет происходить в доме Солнца, я предпочту оставить в доме Солнца», – многозначно – равно взгляду – протянул Гелиос и угостился выпивкой.

– Вы часто разговаривали обо мне, – то ли вопросом, то ли обыкновенным восклицанием роняю я.

– Мужчины – куда большие сплетники, нежели женщины, Луна, поверь.

Бог

Молва прогуливается по бескрайним и полумёртвым землям их мира. В молве этой говорится, что Монастырь объявляет о наборе прекрасных юношей. Никогда ещё слово «прекрасные» не удручало жителей знатных домов и близ расположенных деревень. Бог Удовольствий всегда принимал на работу юношей обыкновенных: следить за порядком в регионах, управлять конвоем, сопровождать прибывающих дев. Однако прекрасных юношей он ещё не вызывал. И то, чувствуется, идея Луны.

Что правило действиями этой женщины? Попытка расплаты или бездушная выгода? Она скалилась или открывала новые пути? Чем руководствовалась юная богиня в своих громких речах и действиях? Какой подтекст хранила?

С последней нашей встречи проходит