Боги небесного пантеона получают приглашения на представления мальчиков. Никто это мероприятие (после ухода Мамочки) не называет Шоу, а потому гости, преспокойно развалившиеся в вычищенных креслах и потягивающие безумные запасы алкоголя, внимают выходящим на сцену юнцам. Тела их – худосочные, бедные – украшены бижутерией и обвешены тканями.

Я слышал, юная богиня призывала Бога удовольствий к возведению ещё одного крыла в Монастыре. Держать послушников и послушниц вместе она не позволит: им следует беречь свои силы, мысли и желания бесед для гостей и важных господ. Я слышал, юная богиня обговаривала грядущие изменения: она разделит мужские и женские спальни и расположит их в отдельных крыльях здания, а комнаты удовольствий – близ кабинета, дабы случаем возникающие ситуации решались без промедлений.

После представления у Хозяев Монастыря запланированы встречи. Я поднимаюсь в кабинет.

– Смерть зачастила к нам, – без такта нашёптывает Бог Удовольствий, однако руку пожимает.

Женщина, отбрасывающая тень на книжные полки, отбрасывает щекотливый взгляд на пришедшего. Я вижу, как моё отсутствующее имя редеет на её губах, как она беззвучно протягивает его, здоровается.

Занимаем время беседой – в кабинет жалует следующий гость. Богиня Плодородия – сухая, сморщенная – ступает и взирает (обыкновенно – тоскливо, сейчас же – опасливо) тугим взглядом на примостившуюся подле меня женщину. Присутствие Смерти не смущает прибывшую, однако прибывшая месяцами ранее и дни напролёт присутствующая с Богом Удовольствий (при наличии супруга и поместья) набрасывает тени сомнений.

Хозяин Монастыря восклицает о позабытой встрече и, легко ударяя себя, приглашает за стол. Угощения и бумаги для подписей сами прыгают под руки Богини Плодородия.

Луна остро – и быстро – глядит на них и тут же отворачивается; ей неведома причина, по которой Хозяин Монастыря согласился принять и угостить сладчайшим мёдом Богиню Плодородия. Жадный взгляд терзает виднеющуюся за окном зелень. Очевидно, новая Богиня желает вести дела со старым Богом (или былым…?), но в присутствии чужого лица с обидой отмалчивается.

Плодородие награждает Монастырь новыми лицами: она продаёт слуг из числа прислуживающих ей юношей. Лицо Хозяина Монастыря добреет; изначально идея ему была не по нраву, но, если она способна приносить доход и немалый, почему нет?

И вдруг Богиня Плодородия ошибочно бросает вопрос на старом наречии:

– К чему супругу Солнца пригревают не те земли? Не должно ей быть с нашим Гелиосом?

– Я сама решаю, что мне должно, а что нет, – в ответ швыряет Луна – на том же наречии – и ловит самый раскаивающийся из возможных на лицах грешных идолов взгляд. – И Гелиос мой, а не ваш. Мой. Я ужасно эгоистична и собственничество во мне развито больше, чем во всех здесь ныне присутствующих.

Гостья бегло извиняется; ей было неведомо знание языка женой Бога Солнца, однако сам Бог давно не являлся на званные вечера, а его женщина пребывала в Монастыре круглые сутки.

Луна улыбается:

– Вам не о чем беспокоиться.

«Пока что», – дополняет её взгляд.

Плодородие уверяет в готовности новых послушников к службе и откланивается. Конвой, направленный Хозяином Монастыря, прибудет с товаром через несколько дней.

– И на каких условиях ни в чём не нуждающиеся боги отдают своих слуг в твоё пользование? – восклицает Луна, едва дверь кабинета закрывается.

Хозяин Монастыря недовольно глядит на неё: о таких вещах не стоило говорить при иных лицах; однако женщина намеренно спросила, сидя на расстоянии вытянутой руки от свидетеля (и к прочему – смерти).

– Каждому есть, Луна, что предлагать, – размыто бросает Хозяин Монастыря.

– Не сомневаюсь, – брыкается женщина. – Но что мог ты предложить сыплющей песком взамен на маслом натёртых мальчишек? Всепрощение долгов? Статус важного гостя?

Ответ мне известен. Богиня Плодородия не могла самостоятельно заниматься поставками дурманящих цветов в Полис, а потому Хозяин Монастыря даровал конвой и водителей, должных поставлять товар и перевозить достойные суммы. В понимании Луны Хозяин Монастыря промышлял исключительно монастырской работой: женщина не допускала дохода иного, хотя без него монастырские земли не получали бы должного питания и вскоре прознали о голоде. Отец заботливо относился и к своему детищу, и к пребывающим подле послушницам – потому не скупился на доход внешний. Сейчас же выгодно обменял поставки на человеческие души.

– Луна, тебе не о чем волноваться, – уверяет Хозяин Монастыря и следом грозит: – А вот волновать других – прекращай.

Женщина признаётся, что чувствует и видит: их дела плетут корни в разные стороны. Новые пути развития монастырских дел были предложены ею, однако она уже ощущает отчуждение и незнание многих моментов.

– Мы партнёры или нет? – осторожно наступает Луна.

Очень смело и вместе с тем безрассудно с её стороны обсуждать общие дела в присутствии чужака; даже если в чужаке женщина смела наблюдать подпорку истин.

– Чем тебя не устраивает наше партнёрство? – восклицает Бог Удовольствий. – Или ты воображаешь себе, что партнёры – это отсутствие тайн в общих делах и единый вектор движения? О, Луна, партнёрство – это бесконечные подводные камни и разногласия. И благодаря тому приходят к правде.

– Благодаря тому приходят к разладу и последующим отступлением от дел одной из сторон. Не выдержит даже камень.

– Угадай, кто из нас отступит от дел первым? – с вызовом толкает Хозяин Монастыря и следом пьёт.

Беседа волнует и подначивает. Он боится за своё детище (то есть за детище – единственное, к слову – Бога Солнца, выстроенное руками Бога Удовольствий).

Следующий гость с порога объявляет о радости встречи и жмёт поочередно руки присутствующим. Обходит только меня, и тогда Луна, обрывая нелепые выражения лиц, закладывает в немеющие пальцы стаканы с горчичным питьём.

Бог Мудрости кланяется Богине и интересуется делами Дома Солнца.

Ничем и никак не тронутое лицо Луны выплёвывает ложь с предельным безразличием:

– Всё хорошо. Правда, супруг несколько болен, а потому его делами занимаюсь я. У нас с Хозяином Монастыря грандиозные планы на это прекрасное место!

Бог Мудрости надкусывает сказанное и довольно кивает. Однако я вижу закрадывающуюся тревогу: он чует и видит подвох. Бога Солнца в пантеоне нет – и давно; а вдова переняла его заботы и ныне подбивает равновесие следующего претендента.

Гость путается в предположениях и ужасе, а потому поспешно избавляется от дел и покидает Монастырь. Луна протягивает на прощание руку (принуждая к жесту), и на почти примыкающие губы резво выдёргивает её и выпроваживает Бога Мудрости.

Хозяин Монастыря предупреждает:

– Ты нарвёшься на беды. Пантеон говорит о тебе и не самое лестное.

– Даже о святых клевещут. Куда же нам с тобой – ядовитым и злым по природе?

Женщины