Больше не двигаться. Смерть, повиснув на конце своей шелковой ниточки, идет вдоль моего позвоночника, осторожно, с неумолимой точностью хода боевой машины ступая лапками по рубашке, и волоски на теле встают дыбом. Убийца упивается моим по́том, наслаждается моим страхом. Он укусит – я сдохну. А он укусит… А он все идет, идет…

Я с долгим хриплым криком резко выгнулся и с силой вмазался в стенку спиной и головой.

Липкая субстанция, просочившаяся через ткань, ледяным поцелуем прильнула к моему хребту. Я проделал то же еще раз, другой, третий.

Страх подстегивал меня, толкал вперед. Я полз, отодвигая пальцами в сторону птичьи трупики, продираясь через плотную паутину, маской ужаса облеплявшую мое лицо. Наконец я нащупал задвижку. Стиснув зубы, сдвинул железный стерженек, крышка люка открылась, и плотную темноту пробила широкая дуга света. Пустота втянула меня, и я, почти задохнувшийся, ослепленный смертоносным шелком, без раздумий соскользнул в эту сердцевину жизни и упал на пол, отбив себе все что можно.

Незаметно проникнуть в жилище не удалось.

Высота потолка, с которого смотрят, перемигиваясь, неоновые лампочки, не больше полутора метров. Тесная каморка без окон, провонявшая пометом, мочой и гнилью.

По полу, растопырив усики, носятся мыши, они сбиваются в плотные кучки, вступают в сражения из-за еще свежих листьев салата… Любой постарался бы от них избавиться, а вот Амадор, напротив, подкармливает.

Я вытащил пистолет из кобуры и снял ее с себя вместе с рубашкой. От паука осталось только белесое пятнышко с прожилками тонких лапок и лопнувшим мешочком брюшка. Я встал и, согнувшись, вернее – сломавшись пополам, направился к деревянной двери. Локти и колени кровоточили, по губам стекала алая струйка, а правый бок был украшен багровым синяком. Подумать только, что я сам себя так отделал.

За дверью прочная спираль каменных ступеней: одни устремлялись к небесам, другие – в недра. Я предпочел спуск.

Первый этаж. Три комнаты. Гостиная, кухня, ванная. Потертая мебель, древние сковородки, старомодная ванна на четырех латунных ножках. Ощущение пустоты от мертвых вещей.

Круглый холл, из него дверь ведет в пещеру. Я глянул вниз. Стены вдоль винтовой лестницы уныло пульсировали фиолетовым. Со дна преисподней шло странное излучение светящих черным ламп. Наверное, он держит своих тварей там, под землей… Мне предстояло встретиться с множеством смертоносных пауков, а набраться уверенности в себе было неоткуда, разве что сжать еще крепче в мокрых ладонях холодное и непреклонное оружие.

Я спускался, и кирпичи вдоль моего пути лопались под теплым дыханием плесени, которая проступала наружу, шипя слабо, тоскливо и угрожающе, как рудничный газ.

На десятиметровой глубине еще более мрачное подземелье под немыми сводами. Пробираясь с «глоком» среди стеклянных крепостей, увидел замершую фигуру.

– Ни с места! – крикнул я, вытянув вперед руки, словно клоунские перчатки, белевшие под уцепившимися за потолок черными светильниками.

Призрак медленно свернулся, слился с темнотой.

– Я… я ничего не сделал! – послышался голос.

Я осторожно приблизился к Амадору, скорчившемуся в углу и дрожавшему, будто новорожденный ягненок.

Вокруг тянулись ряды гигантских сумрачных и сырых пластиковых контейнеров, в которых изредка подрагивали листья крохотных растений. Десятки этих тварей вызревали там, невидимые, скрытые шелестящими листьями или зарытые в древесные стружки. Пауки.

Я показал свое удостоверение и знаком велел Амадору подняться.

– Вы… вы не имеете права! – закудахтал он, вытянув шею.

Шея у него бычья, широкая, плечи обвисли, как у вышедшего в тираж боксера, глазки совсем маленькие, куньи, так и юлят от страха.

– Кто у вас здесь? – проскрежетал я, стукнув рукояткой пистолета по плексигласу.

– Там… пауки. Никто не запрещает держать пауков!

– Смотря каких. Они у вас опасные?

– Ничуть.

– Подойдите ко мне, господин Амадор. Медленно…

Он повиновался. Над правой бровью у него набухла вена. Красавцем этого типа не назовешь – урод, похожий на злобное насекомое. Я обхватил пальцами его запястье, снял крышку с инсектария и втолкнул его руку внутрь так, чтобы она оказалась чуть впереди моей, – долг вежливости. Он заорал:

– Хватит! Хватит! Я… все скажу!

Я отпустил его:

– Превосходно, господин Амадор. Давайте начнем сначала, и на этот раз говорите все как есть.

Он скрипнул зубами:

– Да. Черт! Вы чуть было не… – Он побарабанил по стеклу, и из-под листьев высунулась на разведку пара лапок.

– Atrax robustus? – предположил я.

Глаза у него вспыхнули.

– Я принял все меры предосторожности, запасся даже нейтрализующими сыворотками, противоядиями! Я живу среди полей, мои пауки заперты и никому не могут повредить!

– Вы забываете о своей подружке наверху, в тоннеле, ведущем наружу.

– Моя Steatoda nobilis! Только не говорите, что вы ее раздавили!

– Получилась чудесная белая кашица.

Я прижал хозяина инсектария к стеллажу с сиднейскими пауками:

– Где вы их берете?

У биолога вытянулось лицо:

– Я… я… Что вы со мной сделаете?

Какой милый малыш и податливый. В самый раз перейти на «ты».

– Знаешь что? – ответил я, положив ему на плечо увесистую руку. – Мне глубоко наплевать на то, каких зверюшек ты здесь прячешь. Если тебе нравится на себя страх нагонять – твое дело. Меня интересует другое: каким способом ты их добываешь?

Он посмотрел на меня, опустил голову, потом глянул снова:

– Я… я не могу сказать… У меня будут серьезные проблемы.

– Пока что единственная твоя проблема – это я!

Амадор полностью уловил тонкий смысл этой реплики, когда мои пальцы вновь обхватили его запястье.

– Нет! Не делайте так, не надо! Я… я впервые его встретил на бирже насекомых… Примерно год назад…

– Кого – его?

– Не знаю. Я этого типа раньше никогда не видел, но он, похоже, знал, кто я, сам ко мне подошел и сказал, что может раздобыть любой вид… Сами понимаете, господин…

– Шарко…

Он пошевелил пальцами, и я в конце концов выпустил его руку.

– …Господин Шарко, страсти иногда увлекают нас за пределы благоразумия. Люди боятся пауков больше смерти, а вот я ими восхищаюсь. Это… само совершенство. Никакая сталь, никакое синтетическое волокно не может сравниться по прочности с паучьим шелком. Его даже изучали для того, чтобы изготавливать пуленепробиваемые жилеты, представляете? И вдруг у меня появляется возможность иметь под рукой самые удивительные экземпляры планеты… за деньги, разумеется. Но ни один арахнофил от подобного предложения не откажется!