– Трюфели? – слегка удивился я.

Насколько мне помнилось, трюфели растут в дубовых или буковых рощах. У дядюшки Рудольфа были хрюшки, натасканные на поиск грибов.

– Ну не трюфели, а какие-то другие. Агарики, что ли? 1 Я сам-то грибы не ем, а народ до всякой пакости охоч.

– Слов нет! – восхищенно сказал я. – Почему император тебя своим советником не сделал?

– Ну, может, когда-нибудь и сделает, – лукаво посмотрел на меня Жак. – А уж я ему подскажу, откуда денежку взять, чтобы в долги не влезать!

– Ну ладно… Сделает он тебя или нет, как пойдет, – отмахнулся я, опасаясь, что разговор зайдет на тему, которую мне бы не хотелось обсуждать. – Давай о деле.

– Давай, – не стал спорить со мной Жак.

– Ты еще помнишь, чему тебя учили в лагере «птенцов Рудольфа»?

– Брр. Такое только в гробу забудется! И то – не сразу.

– Вот и славно! – обрадовался я. – Тогда тянуть не стоит. Давай назначим встречу денька через два. Успеем ристалище обустроить – ну, сарай подходящий найти и полы настелить?

– Фи, – презрительно отозвался Жак. – Да за это время мне лагерь соорудят, а не ристалище!

* * *

Два дня до поединка я отрабатывал свои деньги. Вместе с Жаком обошел с десяток сараев, выбирая не самый лучший, но самый удобный. Давал указания плотникам, подгонял доспехи. Проверял, не позабыл ли друг наставника, вгоняющего в нас азы армейской премудрости вместе со ссадинами и синяками? Думаю, сержант остался бы доволен. Конечно, Жак Оглобля не тот, что был пятнадцать-двадцать лет назад, но и сейчас, с одной ногой, даст фору многим юнцам.

С «ристалищем» и плотниками обошлись бы и без меня, но так мне было легче. Когда при деле, в голову не лезут дурные мысли. А мысли лезли. Думал о Гневко, о каторжниках, которым пообещал спасение, и о разбойниках. Не обманут ли? А то и обманывать не станут, а просто возьмут и передумают. Взять обоз – слишком опасное дело. А еще и мысли об Уте. Опоила сонным зельем – ладно. Но кто ее, дуру, заставлял брать мое имя?

Ута-Ута. Что-то в последнее время слишком часто о ней думаю. А тут еще весть о том, что Эдди стал работником у фрау. Понятное дело, хозяйке гостиницы без мужской силы трудно. Но вот только ли работник?

До вечера, на который была назначена «встреча», было еще далеко, но Жак уже начал нервничать, из-за чего едва не испортил обед – наорал на Анхен, кинул в трактирщика куском хлеба и попытался нарычать на меня.

Девка, хоть и глухонемая, выскочила в слезах, трактирщик изумленно вытаращился, а я, подобрав с пола тот самый кусок хлеба, бросил им в лоб старого друга. Трактирщик, всплеснув руками, выскочил, чтобы не видеть очевидное смертоубийство – знал своего хозяина, да и меня успел хорошо изучить.

– Ты чего, капитан? – уставился на меня «ночной» король Ульбурга и потер лоб. – Больно же!

– Не ври. Кусочек мягкий, а лоб у тебя твердый! – сурово сказал я, подбирая с пола злополучный кусок. Осмотрел – ничего не пристало, обдул и принялся есть.

– А ты зачем грязный хлеб ешь? – окончательно обалдел Жак. Кивнув на стол, заставленный яствами, предложил: – Вон сколько вкусного! Ты чего?

– Не пропадать же добру, – догрызая корку, философски изрек я. Глянув на друга, поинтересовался: – Ну, легче стало?

– Легче, – признался Жак и опять потер лоб. Не выдержав, расхохотался: – Как ты меня…

– А что мне с тобой было делать? – хмыкнул я, высматривая что бы такое съесть? Остановившись на форели, тушенной в сметане, потянул миску к себе: – Мандражируешь, как салага перед первым боем. Еще бы чуть-чуть – пришлось бы тебе затрещину влепить. Чего бы тогда делать стал?

– Чего-чего. Перетерпел бы, – ухмыльнулся Жак. – Не сдачи ж тебе давать. Только, – кивнул он на дверь, куда выскочили трактирщик и девка, – этих пришлось бы тогось… Ну, сам понимаешь, нельзя, чтобы видели.

– Девку жалко, – вздохнул я. – Хороша чертовка! А главное – слова лишнего не скажет. Все бы бабы такими были.

– А Вахруша не жаль? Ну, трактирщика, – пояснил Жак. – Он пироги печет – ммм! А кто тебе печенку любимую будет готовить?

– Ладно, когда вернется, можешь и в меня коркой запустить, чтобы авторитет не рушить, – разрешил я, выбирая косточки из нежного мяса.

– Запущу! – кивнул Жак. – Обязательно запущу. А если не попаду?

Мы посмотрели друг на друга и расхохотались.

Смех словно бы снял с плеч заботы. Оглобля перестал нервничать, заулыбался. Он даже почти не сопротивлялся, когда я отобрал у него вторую бутылку…

Мы с Жаком пришли раньше всех, опередив даже наших подручных. Зато у нас было время, чтобы еще раз осмотреть «местность».

Явились помощники. Сгрузили оружие и доспехи, расставили факелы по периметру будущего «поля боя». В сарае сразу же стало светло. (Чуть не написал – «светло как днем». Часто об этом читал, но еще ни разу не видел, чтобы от масляных факелов становилось «как днем».) Но поверхность осмотреть можно.

– Капитан, ты чего ползаешь? – недоуменно спросил Жак, уже облачавшийся в доспехи. – Проверяли уже. Нет там гвоздей. Если с железными гвоздями стелить – золотой сарай выйдет. На клинья садили.

– Да вижу, что нет, – отозвался я, пытаясь забить рукояткой кинжала торчавший над уровнем пола шпенек.

– Нашел-таки? Уши стервецам оторву по самую голову! – пообещал «король». – Сказал же – без выступов! Коли жив буду – половину денег назад стребую!

– Ну не каркай, – сказал я, напомнив королю воров старую солдатскую примету – не говорить перед боем о смерти, а после боя – не слишком громко радоваться жизни.

– Тьфу-тьфу-тьфу, – озабоченно сплюнул Жак через левое плечо, да еще и пальцы скрестил, чтобы отогнать беду. Глупость, конечно, но вдруг поможет?

Подойдя к Жаку и вытаскивая из кучи оружия и доспехов поддоспешник, я улыбнулся.

– Ты чего? – удивился мой друг, уже цеплявший к перевязи меч.

– Вспомнил кое-что, – сообщил я, влезая в толстую стеганую фуфайку. – В прежние времена, ну когда я еще при отце жил, когда к нам приезжали акробаты и танцоры, старшие труппы перед каждым представлением по сцене ползали – шляпки гвоздей заколачивали. А после все равно лекарю ноги им бинтовать приходилось.

– Ну всего-то не предусмотришь, – резонно ответил Жак.

Я мысленно вздохнул. Не возражал бы, если бы Жак предусмотрел какой-нибудь хитрый лючок в полу, откуда в нужное время «вынырнул» бы арбалетчик. Честный бой – это, конечно, хорошо, но сохранить жизнь – гораздо лучше.

Жак снарядился раньше меня. Вон уже и щит приладил, а теперь вертел в руках свой костыль. Я лишь сочувственно повздыхал, отбирая у друга его точку опоры. Понимаю, тяжеловато придется. Но мы вчера полдня убили на тренировку в доспехах и без костыля. Вроде бы получилось. Держать костыль, щит и меч, если нет у тебя третьей руки, нереально. Придется помучиться. Наконец доспехи на месте. Нигде не трет, не жмет. Конечно, им далеко до тех, что лежат у фрау Уты (вспомнив, что Ута присвоила мое имя, я опять начал злиться), но тоже ничего. А за своими доспехами схожу в ближайшее время. Вот прямо сегодня, после поединка. («Если жив останусь!» – сделал я оговорку. Если не вслух, а про себя, говорить можно!)