— Вот и продолжай. Ты был полным ничтожеством и хотел стать богатым и знаменитым. Ты хотел иметь большой магический спектакль. Теперь у тебя есть то, что ты просил, и даже больше. А также сила. Не забывай Контракт с Новой Луной.

— Благодарю вас, Высочайший. Моя признательность бесконечна.

Фигура в капюшоне проигнорировала тошнотворное раболепие иллюзиониста и продолжила:

— Медуза, найди эту Темную. У меня ужасное предчувствие. Может возникнуть серьезное препятствие, и, если так произойдет, за опоздание в Исполнении Календарей будешь отвечать ты. Не хочу даже думать, что по ее вине они могут измениться. В день, когда мне были поручены семь Календарей и таблицы, предсказывающие события и которые я должен соблюдать, я торжественно дал согласие, что в обмен на возможность стать Продавцом я отдам всю свою кровь до последней капли. Теперь я тот, кто я есть… пусть я никогда и не хотел этого.

У Медузы не было сил отвечать: слишком многое привело ее в замешательство, слишком много мыслей и ужасных видений пронеслось перед глазами, слишком много жестоких слов смутили ее.

Она упала на колени с той же легкостью, с которой ходила, почти не касаясь земли, и осталась стоять так со склоненной головой.

То, что произошло потом, не поддавалось объяснению. Маскераде и прочим присутствующим показалось, что на мгновение они попросту потеряли из виду фигуру в красной тунике, на секунду отвели взгляд. И именно в этот момент фигура исчезла. Улетучилась.

Бесшумно, не оставив никакого следа. Как будто ничего и не было.

Водитель-великан смог произнести только одно:

— Но что тут на самом деле произошло?

— Это действительно был он? — спросил один из азиатов.

— Продавец Календарей, — подтвердил другой.

Медуза поднялась на ноги с быстротой вспыхнувшего пламени, перевела дыхание и объяснила:

— Вы не должны даже произносить его имя, даже думать о нем, даже представлять его себе. Вы должны его бояться, и хватит об этом. Его появление здесь предвещает нечто ужасное. Если нам не удастся пролить свет на все эти события, нас постигнет страшное несчастье. Тебе, Маскераде, и вам троим оказали великую честь, позволив лицезреть и слушать Высочайшего. Такое редко случается, и об этом нельзя болтать.

— Кто была эта женщина? Я никого не видел, когда сопровождал детей. Как она могла войти? — спросил гигант.

— Кто-то открыл замки служебного входа, возможно, прошлой ночью. Мне об этом сказал завпост Жюль, — подал голос один из азиатов.

— На сцене были какие-то предметы, заклепки, которые мы обнаружили во время левитации, но я не вижу никакой связи между этими событиями, — задумчиво добавил Маскераде.

Медуза обернулась к водителю:

— Ты тщательно проверил перед спектаклем все комнаты?

— Да, госпожа. И не однажды. В последний раз после полудня, перед началом представления я оставался на страже в коридоре. Пока не пришел этот человек, Жюль. Передо мной никто не проходил, — отвечал гигант.

— Это странно… кто-то пришедший сюда из нашей глубины, снял чары с детей, рискуя быть обнаруженным, да к тому же во время Хеллоуина, когда нельзя воспользоваться Провидением… — проговорила Медуза.

— О чем это ты говоришь, что это значит? — умоляюще спросил Маскераде.

— Во время Хеллоуина никто не может воспользоваться Провидением, ни Темные, ни Светлые. Темный может видеть только себе подобного, так же как и Светлый. Это единственное исключение в Договоре, написанном в начале времен, оно нерушимо. Забвение — это проклятие, которое постигнет любого, кто позволит увидеть себя кому-нибудь из мира людей. И тогда ему суждено навеки стать бродягой, жить в бедности, без семьи, без прошлого, вечно скитаться, мучиться от тоски.

Маскераде смотрел на нее, ничего не понимая.

— Попробую поискать для тебя слова попроще, — сказала она с презрением. — Мы можем видеть только себе подобных, поэтому я могу различить Темного, прибегнув к Провидению, то есть способности видеть сквозь все физические препятствия. Теми же способностями обладают и Сияющие, или Светоносные. Так происходит только в месяц Хеллоуина и три последующих дня. А потом объявляется война. — Последние слова она произнесла с довольной улыбкой. — Забвение — это проклятие, которое постигнет тех, кто откроет людям свои магические способности. Того, кто делает это по своей воле, настигнет Красный, это бесплотное и грозное существо, которое касается тела виновного и оставляет на нем свою метку. Затем наступает очередь Господ Молчащих, которые преследуют его до тех пор, пока он, став узником собственного существа, не сможет больше приблизиться к Невидимому Миру и будет принужден жить в мире людей, потеряв способность понимать, что с ним произошло… это… то, что на Земле называют «сумасшествием»…

Иллюзионист покачивал головой в такт словам, которые произносила Медуза, изображая глубокий интерес.

— Но Продавец сказал о Темном… почему Темный может нарушить наши планы? — спросил Маскераде.

— Этого я не знаю. Этого не может знать даже Продавец. Он сам, имеющий права на Сознание более чем кто-либо другой, тоже связан Договором и не может использовать Провидение в этот момент.

Медуза во второй раз направилась к окну и принялась смотреть на Думвиль сверху.

Отсюда хорошо было видно крыши домов, Литтл Бен, сад мистера Воллера, служебные ворота театра, которые сейчас были открыты, поскольку команда Жюля занималась разборкой декораций магического спектакля.

— Мы отвезем все это в один гараж за городом, там спрячем ящики с декорациями, грузовик и все остальное. Потом решим, как найти эту женщину… и что с ней делать, — произнесла Медуза.

В эту минуту Литтл Бен пробил девять часов. В этот час они должны были спокойно собирать вещи, чтобы потом ехать в Дублин.

Легкое дуновение ветра пронеслось над городом и коснулось Медузы, глядящей на шумный Думвиль за стеклом. По ее губам скользнула коварная улыбка.

В итальянском ресторане Сетту удалось выпросить поджаристые корочки не только у Нии, но, благодаря своим актерским талантам, еще и у Дэвида.

Он утащил это все под стол и, спрятавшись там, принялся лакомиться угощением, которое считал вознаграждением за тяжкий труд ходьбы на поводке до самого ресторана.

Голоса четырех сотрапезников за столом сливались в спокойную, безмятежную гармонию.

В действительности в сердце Серафины продолжали звучать слова, которые произнесла Ния, выходя из театра. Ей очень хотелось сейчас не думать об этом, но не получалось.

Литтл Бен громко пробил без четверти одиннадцать, и Нэш поторопился доесть последний анчоус, изысканное окончание ужина. У него имелась привычка оставлять самую вкусную часть блюда напоследок.

Теперь следовало подумать о том, как отправиться на условленную встречу с Добаном. Для этого надо было что-нибудь наврать или хотя бы сказать полуправду: