Фея усмехнулась:

– А вы типа борец?

Викентий Сергеевич кивнул плешивой головой:

– Практически единственный. Вот уже несколько лет со дня моей смерти вербую добровольцев, обучаю. Но они, увы, недолговечны…

Воздух вокруг теплел, наполнялся красками. Лицо Викентия Сергеевича оставалось сумеречно-безжизненным. Фея встала с табуретки, пыль радостно взметнулась с пола:

– Я так и не въехала – нa-фи-гa?

– Ответственность перед живыми. У меня там, – как о чем-то беспредельно далеком сказал Викентий, – сын. Я старался быть счастливым. Я любил жизнь. По-прежнему люблю.

Удивительно было слышать такие слова от столь уродливого субъекта.

– И чего? Вы можете что-нибудь изменить, обрабатывая непокорных жмуров? Потрошить их, как Титова?

– Методы не от меня зависят. Я просто зажигаю искру. Есть помощники. Те, кто поверил. Часто бестолковые. Я вообще из этой комнаты выйти не могу – за порогом тьма.

– Вот как? Крепко же оккупировал вас здешний мир. Не хочет, чтобы вы правили его несмелой рукой.

Викентий Сергеевич не ответил. Уткнулся в свою тетрадку и сухо спросил:

– Ты готова помогать мне? Ты уникальна. Одиннадцать лет. Даже больше. Столп. Стержень. Ты спасешь этот мир.

– Или переверну его на уши.

– Или…

U2: «One»

В этот раз вышли на него по его же инициативе. Соскучившись по настоящей работе, Кратер попросил подыскать Заказ старого знакомого – пожилого мужика, завязавшего с темным прошлым и теперь вместо прежних разборок развлекавшегося квазаром с молоденькими ссыкушками.

Оказия подоспела удивительно быстро – видать, не все еще в Москве упаковано «по закону». Клиент показался любопытным. Как говаривал Шрек: «Тролли, как луковицы, имеют много слоев». Проблема, о которой пел Заказчик, явно имела тройное дно.

Навскидку все просто – очередной бабник-аферист попал на бабки, которые одолжил из общака.

Но:

1) деньги взял на хорошее медоборудование;

2) отдавать не то чтобы отказывается, а элементарно тупит и посылает всех на небо за звездочкой;

3) личность не очень заметная, но с заметным прошлым – бывший эсвээровец и вроде как крутой (предыдущего курьера, прибывшего с «черной меткой», очень аккуратно порезал – подшить оказалось непросто);

4) не скрывается… будто просит пули.

– Живет в пентхаусе на мои деньги, – жаловался по телефону Заказчик. – Невменяем. Обещает мочить каждого, кто потревожит его покой, поэтому…

Что «поэтому» – Кратер и сам знал. Он обламывал таких ребят, перед которыми этот «Рэмбо» навсегда останется сопливым щенком.

Evanescence: «My immortal»

Свет нового дня развеивал тоску прозвучавших теорий. Пробоины множились на темных боках инфернальных фраз. Фея поинтересовалась:

– Откуда вы узнали всю эту шизоидную тягомотину?

– У меня тоже был учитель.

– Почему вы считаете, что загробный мир вторичен? И мы должны спасать славненький мир живых?

– Потому что здесь из нереализованных возможностей и желаний рождается хаос, который может пожрать всех и вся. Необходимо убеждать устойчивых мира сего, чтобы они прекратили цепляться за иллюзорное существование, чтобы они поняли – жизнь прошла, душе пора стать самоценной и обрести покой.

Пока солнце выползало к зениту, Фея задала еще кучу вопросов:

– Как я продержалась так долго?

– Феномен. Ты словно закодирована от исчезновения. Может, потому, что ты не научилась желать…

«Не феномен, а урод. Я не научилась жить…»

– Может, тебе нечего менять или ты обречена на то, что с тобой ничего никогда не произойдет…

– Дудки! Меня неделю конкретно глючит. Уже не вижу своего отражения…

Викентий Сергеевич испуганно захлопал глазами:

– Не может быть!

– Может-может.

– Попробуй что-нибудь сделать!

– Что? Зарядку по утрам? Холодные обливания?

– Почему нет? Неплохие рецепты для обретения устойчивости. Пиши, выращивай цветы, собирай журналы «GEO» и «Вокруг света». Только ни в коем случае не влюбляйся! Влюбленный человек обречен. Он легко разменивает жизнь, плоть и кровь на невесомое чувство.

Фея фыркнула. Какая любовь у надгробных камней? Никому она не нужна. Никто ей не нужен. Как можно более безразлично спросила:

– Как это здесь происходит?

Викентий Сергеевич понял, что она имеет в виду финальные аккорды смерти.

– Люди перемалывают, переваривают сами себя. Политики и люди шоу-бизнеса сгорают как спички. Бодренько, с энтузиазмом. Писатели и музыканты истлевают чуть медленнее. Самые долговечные – ученые и учителя. Эйнштейна хватило на несколько лет. Есть легенда о Канте – вроде как продержался ровно две тысячи восемьсот ночей. Джон Леннон плодотворно окучивал свои иллюзии. Кобейну, наоборот, и стреляться не надо было. Или Высоцкий – он растворился еще до похорон. Тело еще лежало на столе в морге, а единой, неделимой души уже не существовало.

– А Цой?

Мгновение назад она и предположить не могла, что задаст этот вопрос (да и не увлекалась никогда пением кочегара), но теперь, когда повисла пауза, почувствовала – если сейчас моргнет, брызнут слезы.

Викентий Сергеевич неопределенно дернул плечами – «не хочу говорить, даже мне непонятно, что творится с его душой». Заговорил о другом:

– Большинство фильмов, песен и книг – об этом. Почти во всем есть предчувствие нашего мира.

Фея моргнула. Дрожавшие в уголках глаз слезы повисли на ресницах:

– Вы видели своего сына после смерти?

Впалые щеки Викентия Сергеевича еще больше потемнели. Он весь наморщился, сократился в размерах.

– Все очень просто. Ребенок – моя главная страсть, главная иллюзия. Она быстро затмила суетливые переживания, оставшиеся от меня… – Викентий Сергеевич, словно размечтавшись, закрыл глаза. – Еще несколько дней – и вместо малоприятного мужика, которого ты видишь перед собой, Фея Егоровна, останутся только любовь и немного сожаления о том, что я не успел сделать.

Олег Медведев: «Спящий на холодной земле»

Раскинув руки, он лежал на футбольном поле в старой Олимпийской деревне. Что еще нужно для счастья – высокое летнее небо, зеленая трава, нагромождения домов по всему горизонту и благодарная тишина, затаившаяся здесь до вечера, когда на стадион выползут местные спортсмены и алики.

Заказчик появился со стороны спорткомплекса. Пижонский костюм в полосочку, пижонский галстук в горошек, пижонские туфельки… В кармане ключи – «Subaru»? «Mazda»? Еще нет двадцати пяти, а все туда же – по трупам взбирается по иерархии святых и грешников, богатых и бедных на этой перегруженной планете.