Её фантазии сбывались! Так вот, что способно пробудить в нем жадное, похотливое желание обладать ею? Нужно лишь спорить и не соглашаться с ним, а Кассандра, как никто другой, обожала это делать.

Клим грубо задрал её юбку и одним рывком сорвал трусики. Он порвал их, словно те не желали подчиняться ему так же, как послушные пуговицы белой рубашки. Кассандра опустилась на стол, извивалась и гладила свою грудь, выпавшую из бюстгальтера. Она отдавалась моменту грубой и ненасытной страсти, болезненным, но сладким ощущениям и с трепетом ждала, когда резкий толчок разрушит её внутренние замки, в которых она прячется от неумолимого давления близких. И ей безумно хотелось погибнуть там же, под их руинами. И, когда Клим грубо вошел в нее, наполнив пустующую чашу одиночества временным чувством единения, Кассандра вскрикнула от боли и полетела с самой высокой башни вниз. Мужские руки крепко удерживали её на месте, твердый член пронзал тело, а вся она постепенно разбивалась об острые выступы скал. И ей нравилась эта боль, нравилось отпускать мысли, с которыми невозможно распрощаться просто сказав себе: хватит! Чувство невосполнимой потери исчезало с каждым ненасытным толчком. Опасения и обиды смывало мощной волной, создаваемой мужской силой.

– Смотри на меня, Кассандра, – приказал Клим глухим голосом. – Смотри на меня!

Она распахнула глаза.

– И кончай, – прорычал он, впиваясь в нее дикими глазами.

И она упала. Разбилась, как и хотела. Погибла под завалами своих страхов и огорчений. Она не ощущала своих конечностей, не слышала стука собственного сердца, хотя чувствовала, как сильно оно колотилось в груди. Ей было хорошо ровно столько, сколько длилась тишина, нарушаемая разве что тихим сбившимся дыханием.

Кассандра открыла глаза. И снова всё было при ней: руки, ноги, голова. Она по-прежнему лежала на твердом столе, между вытянутыми руками Клима. Он хоть и стоял на собственных ногах, но его туловище нависало над ней. Уставший и отрезвленный взгляд медленно с короткими остановками скользил по её телу.

– Что это?

В секунду оживившийся взгляд Клима остановился на её запястье. Рукав белой рубашки задрался, оголив кожу с желто-оранжевыми пятнами.

– Это синяки?

– Я хочу встать, – хрипло сказала Кассандра и подняла голову. Но Клим не желал пропускать её, продолжая держать в заточении. – Отойди.

– Что у тебя на руке? – требовательно повторил он, глянув на нее. – Откуда у тебя эти синяки?

– От верблюда. Отойди от меня сейчас же.

– Это я сделал? – не унимался он. – Тогда, в пятницу. Да?

– Нет! – громко ответила она ему в лицо. – Я хочу встать, Клим!

Молча, он помог ей подняться. Как только ноги Кассандры коснулись пола, она резко отпрянула от него и поправила задравшуюся юбку. По внутренней стороне бедра щекотливо вытекала сперма. Хорошо, что Кассандра всегда носила с собой запасную пару чулок, ведь эту ждет мусорное ведро.

– Я не хотел делать тебе больно.

– Всё нормально, – бросила она, не глядя на него.

– Нет, не «нормально». Я не знаю, почему так полу…

– Всё нормально! – повторила Кассандра громче и повернулась к нему. – Ты ничего мне не сделал.

– А кто тогда?

Кассандра опустила голову и вздохнула.

– Это что-то изменит? – спросила она, бросив мимолетный взгляд на стол.

– Секс?

Она молча и коротко кивнула.

– Это просто секс. Реакция тела на физиологические и эмоциональные изменения, – ответил Клим, застегивая кожаный ремень. Взглянув на нее, он спокойно спросил: – Думаешь, это может как-то повлиять на твое отношение к работе?

– Нет, не думаю. Но мне бы не хотелось, чтобы из-за этого я её неожиданно потеряла. Или заметила на себе косые взгляды коллег.

Усмешка Клима насторожила. Кассандра впервые почувствовала себя слишком маленькой рядом с ним. Казалось, будто она рискнула взобраться на его могущественную и недосягаемую вершину, но позабыла взять с собой необходимое снаряжение. Или просто глупо полагала, что сможет справиться и без него.

– Я не кричу направо и налево о своих сексуальных связях с женщинами. Это касается только меня. А о работе не беспокойся. Ты вправе сама решать, оставаться тебе здесь или уйти.

Кассандра ещё не понимала, что именно в его словах сдавливало грудь. Она молча заправила рубашку в юбку, обулась и вынула из пучка три темные шпильки, чтобы заново собрать выбившиеся пряди. Если Стелла заметит её неопрятный внешний вид, по офису незамедлительно поползут слухи.

– Ответь на мой вопрос, – напомнил о себе Клим. Он внимательно наблюдал за ней. – Если эти синяки оставил тебе не я, тогда кто?

Кассандра тряханула волосами и те рассыпались по плечам сверкающими от света лампочек волнами.

– Я не хочу отвечать, – промолвила Кассандра, стараясь вновь собрать густую копну волос. – С работой это никак не связано.

Клим кивнул на свой стол.

– Это тоже с работой никак не связано. Но это случилось. – Клим помолчал. – Антон оставил? Или кто-то другой?

– Это так важно?

– Для тебя – да, – ровным голосом ответил Клим.

Зафиксировав пучок шпильками, Кассандра опустила руки.

– Что это значит?

– Что нужно хорошенько подумать над тем, кто тебя окружает. И если кто-то причинил вред, нанёс ущерб и усложнил жизнь, следует незамедлительно избавиться от такого человека.

– Ты так же поступаешь?

Клим пожал плечами.

– Всякое бывало.

Что-то похищало её воздух. И причина была явно в Климе, вот только до конкретики ей пока было сложно добраться.

– Я пойду.

Не решаясь взглянуть на него, Кассандра расправила плечи и развернулась на пятках. Ей нужно было срочно уединиться в женской комнате, сменить чулки и приложить что-нибудь прохладное между ног.

«Белье!» – тут же вспомнила она, но возвратиться не решилась.

– Кассандра?

Она нехотя остановилась и глянула через плечо.

– Береги себя.

У центрального входа в торговый центр, открытие которого было запланировано на двадцатое декабря, стояли трое мужчин и девушка. Снег шел уже третий день, кругом работали снегоуборочные машины, а стеклянный фасад здания пятерка молодых парней в синих рабочих куртках пыталась украсить сверкающей надписью «С Новым годом».

– Гляди, Кассандра всё ещё здесь! – сказал Слава. – Уехала из офиса около одиннадцати и до сих пор на объекте. Трудолюбивая девушка, ничего не скажешь.

Её имя вызывало в нем противоречивые чувства. От легкой симпатии до крайней степени раздражения, от дикой жажды до кипучей злобы. В свои тридцать два Клим не жаловался на жизнь. Именно к такой он и стремился: легкой, свободной и не обремененной никакими обязательствами. Несмотря на трудное детство, в котором он никогда и никому не был нужен, Клим сумел сохранить и развить в себе человеческую доброту и щедрость. Но они всегда шли бок о бок с жесткостью и недоверием, взращенным его неуравновешенной алкоголичкой-мамашей, чья старая квартирка на первом этаже наводила ужас на всех жильцов пятиэтажного дома. Собственно, как и она сама. Он не любил и редко когда позволял себе вспоминать ту часть своей жизни, но в последнее время с этим явно возникали сложности. И не зря, ведь именно оттуда шли истоки его прохлады и скрывались причины, по которым Клим не признавал ничего, что люди называли «любовью». У него было много женщин и все они были прекрасны, желанны и восхитительны. Каждая по-своему, как марки автомобилей. Они не привязывались к нему, чувствуя недоступность его души, охраняемой твердым, как скала, характером. И потому видели в нем образцового мужчину-одиночку. Того, кто соблазняет внешностью и внутренней силой, очаровывает улыбкой и вселяет надежду на то самое женское счастье. Оно несомненно существовало, но только не с ним. И каждая из его любовниц прекрасно это понимала. С некоторыми, он до сих пор поддерживал дружеские отношения, и потому был искренне благодарен каждой, кто смогла (если таковые были!), побороть в себе нечто большее, чем симпатию к нему. Потому что больше своего внимания, заинтересованности, уважения и тела Клим дать не мог.