смахивает со скамейки несуществующую пыль. Изящно присаживается на край и… ничего не говорит! Внимательно рассматривает меня, словно проверяя на прочность мои нервы. А там всё плохо и ещё очень нестабильно.

— Очень содержательный разговор, — поднимаюсь, чтобы уйти.

— Мы с твоим Гордеем переспали.

Сажусь обратно.

— Он мне сам позвонил, Ясь, — невинно хлопает ресницами. — Пьяный, настойчивый. Клянусь, я сначала не хотела, но он жаловался, что у вас всё плохо и ему тоже плохо. А я давно люблю его. В общем, у нас был секс. Не одноразовый, как бывает случайно. Калужский всю ночь мне спать не давал. И… сейчас, — роется в сумочке. Вытягивает из неё смятую бумажку, протягивает мне и даже услужливо подсвечивает телефоном. — Я беременна от него, — добивает. — Отпусти его, ладно? У вас всё равно нет будущего, а у нас будет ребёнок.

— Гордей знает? — спрашиваю не своим голосом.

В ушах шумит. И я вообще очень плохо понимаю, как до сих пор сижу на месте. Меня вжало в скамейку, придавило этой новостью. И без того помятая справка дрожит в руке и рвётся по краю прямо под моими пальцами.

Ангелина вытягивает её из моих рук.

— Нет ещё, — отвечает на мой вопрос. — Решила сначала с тобой поговорить. Не порти ему сюрприз, хорошо? Я как раз сейчас к нему в офис поеду. Обрадую.

Пока сердце плачет и захлёбывается в рваном ритме, мозг зачем-то судорожно считает, сколько времени прошло от случившегося. Выходит, что да, такое вполне может случиться. Не знаю, как на УЗИ, но мне врач говорила, что по анализу крови о беременности можно узнать гораздо раньше. У меня иногда скачет цикл, и я такой анализ сдавала.

— Ясь, — Лина трясёт меня за плечо.

Скидываю её руку, как нечто противное и липкое.

— Не лезь в нашу семью, пожалуйста. Гордею с нами, — демонстративно кладёт руку на совсем плоский живот, — будет лучше.

С гудящей головой на деревянных ногах встаю со скамейки и плетусь к подъезду. Поднимаюсь в квартиру, сразу ухожу в ванную, запираюсь, сажусь на пол. Обнимаю подтянутые к груди колени. Упираюсь затылком в стену и смотрю куда-то под потолок.

Что же ты наделал, мой любимый байкер? Я только начала искать тебе оправдание. Я только начала заново дышать! Вернула себе способность думать о тебе, не скатываясь в очередную истерику. И столько хорошего вспомнила.

Я же знаю тебя, Гордей. Я знаю!

Но ребёнок — это отягчающее. Это твоя ответственность, Калужский! А ты, чёрт возьми, никогда не бежал от ответственности!

Наверное, надо отпустить. Может цепляться и правда уже не за что? И мне показалось, что ты тоже скучаешь? Тогда к чему эти сообщения? К чему ночёвка в грозу под окном?

Не отпускаешь…, и я никак не могу!

Скажи же мне, как это сделать?! Как отпустить тебя к ней и заткнуть проклятый внутренний голос, который продолжает тебя защищать вопреки всему?

Я ещё час назад решила, что буду его слушать. Но ребёнок… Я не уверена, что настолько сильная, чтобы выдержать такое напоминание о случившемся. Ведь можно стереть видео, можно удалить фотографии. Даже попробовать закрыть это в памяти и заполнить ворохом тёплых, счастливых моментов. Ребёнка не удалишь и не сотрёшь. А я всегда думала, что у нашего сына будут твои глаза. Если у вашего с Ангелиной малыша тоже?

— Яся, — бабуля стучит в дверь. — Ярослава, открой сейчас же!

Надо было воду в душе открыть, чтобы она не беспокоилась.

— Всё нормально, ба, — громче, чем надо бы. — Сейчас выйду. Поставь чайник, пожалуйста.

Через пять минут я действительно сажусь за стол на кухне. Пью чай и даже рассказываю ей о том, как погуляла.

— Что случилось? Этот засранец приезжал? — бабушку не проведёшь.

Лучше бы приезжал Гордей, честное слово. Но всё гораздо хуже. Я боюсь говорить об этом бабушке. И так мы своими разборками расшатали ей нервы.

— Нет, бабуль. Не приезжал. Я пойду, лягу. Завтра вставать рано.

Отставив чашку, ухожу в комнату. Забираюсь с головой под одеяло. Меня колотит ознобом, как при температуре, а что-то глубоко внутри пытается искать объяснение происходящему. Моё сердце ни в какую не желает соглашаться с тем, что его предали.

От такого раздрая начинает болеть голова. Все системы моего организма сходят с ума.

Сон — лучшее лекарство, и меня как по команде отключает под стук собственных зубов.

С утра на столе накрыт завтрак и лежит записка, написанная очень красивым бабушкиным почерком.

«Уехала по делам. Не теряй. Обязательно покушай».

Так мило, что если бы у меня были силы, я бы обязательно улыбнулась, но все мои настройки снова сбились. Придётся начинать сначала.

Лекции в универе проходят на удивление быстро. К концу последней пары ко мне приезжает Соня и сразу же дублирует бабушку:

— Что случилось?

— Потом, — отмахиваюсь.

Не хочу пока говорить об этом. Слишком сложно принять. И я, кстати, даже не плачу, но есть риск разрыдаться, потому пока помолчу.

В клинику успеваю впритык к своему времени.

— Как дела? — спрашивает врач.

Рассказываю про симптомы, вспоминаю об очередной задержке. Вместе смотрим мой календарь и понимаем, что она вполне приличная получается.

Забираюсь на кресло. Доктор проводит осмотр и подозрительно улыбается.

— Не молчите, пожалуйста, — умоляю её. — Что там?

Глава 24

Ярослава

Выхожу в коридор и плюхаюсь рядом с Соней на удобную кушетку.

— Ну? — нетерпеливо ёрзает подруга.

Вместо ответа вручаю ей заключение врача и снимок УЗИ.

Ещё вчера я держала в руках похожую бумажку от Ангелины, а теперь и у меня такая, только ещё и с фотографией.

— Семь недель? Семь недель! — подпрыгивает Соня, начиная расхаживать вдоль кушетки. — А-а-а!! У тебя будем малыш! — пищит она.

Устало улыбаюсь, прикладывая ладонь к животу. В этот раз мои гормоны сходили с ума вполне справедливо. Прошлый курс лечения пошёл на пользу, и вот, получился такой незапланированный результат.

Я сейчас даже не вспомню, где мы с Гордеем проворонили момент с контрацепцией. Совершенная дезориентация во времени. Мне кажется, если бы не универ, я бы очнулась после апреля сразу где-то в июле. Но за окном цветёт май, а я категорически не понимаю, как мне сейчас быть.

— У Соболевой тоже будет от него ребёнок, —