мы выбирались на пляж, его голос не звучал.

— Пятнадцать человек на сундук мертвеца

Йо-хо-хо и бутылка рому-у!

Пей, и дьявол доведе-от до конца

Йо-хо-хо и бутылка рому! — голос Фахнерта удалялся, и скорлупка яхты, и лепесток паруса постепенно терялись в сумерках.

— Он хороший человек, масса. Джа его любит, — сказал Тес, пытаясь отдышаться после борьбы с морем.

Мавр вымок до нитки, но мешок с вещами, которыми обзавелся, держал высоко над головой — как и я. На мне были те самые сапоги — яловые, замечательные, в них даже вода не попала. Не зря я их с мертвеца снимал… Бр-р-р-р.

— Этот хороший человек высадил нас прямо в море и оставил себе все крепкие напитки… — сказал я, — Теперь у меня зуб на зуб не попадает, и ночь впереди — длинная. Я понятия не имею, куда идти!

Тесфайе по своей привычке принюхался, ноздри мавра раздувались.

— Идти нужно туда, где пахнет костром и мясом, масса! Вот куда надо идти! — и он решительно зашагал в сторону маяка, по щиколотки босых ног утопая в песке.

Мне ничего не оставалось, как последовать за товарищем, тем более — нотки жаркого в морском свежем воздухе становились всё явственнее.

Жаровня стояла у самого подножия маяка, упираясь четырьмя литыми чугунными ногами на каменную плиту. Над угольями плясали языки пламени, облизывая старую утятницу, погруженную в их самую середину.

— Части тушек молодых животных, содержащие много воды — например, поросят или ягнят, рекомендуется жарить, дабы их мясо имело больше консистенции. Жаркое не советуют солить до окончания жарки, потому что соль, попавшая на мясо, извлекает из него сок, а задача хорошего жаренья состоит в сохранении сока в жарком, — раздался какой-то смутно знакомый голос, — Жаркое теряет в весе около трети. Жирное мясо теряет в весе еще больше…

Вся эта тирада явно не предназначалась нам. Это были мысли вслух, разговор с самим собой — человек у маяка и понятия не имел, что его слушают. Его лицо я узнал бы из миллиона. Я видел этот профиль множество раз — на плакатах, фотокарточках, в газетах. Чаще всего — на синем фоне, но один раз — вживую. Он даже не потрудился сбрить свою чертову козлиную бородку!

Пламя жаровни отражалось в круглых очках, ястребиный нос четко выделялся на фоне светлой стены маяка…

— У тебя такое лицо, масса, как будто ты увидел дьявола! — в самое ухо прошептал мне Тес.

Наивный абиссинец и не представлял себе, насколько был близок к истине. Я шагнул вперед — в круг света, и спросил:

— Есть какая-то причина, по которой я не должен убивать вас?

Эмиссар Новодворский отложил в сторону блокнот, в который записывал, видимо, свои комментарии о приготовлении жаркого, и ответил:

— Целых две. Сгорит мясо и погаснет маяк — мы ведь не можем этого допустить? — его спокойствие вызывало уважение, и потому я слегка ослабил палец на спусковом крючке револьвера, который лежал у меня в кармане.

Вождь и духовный лидер Республики Ассамблей снял очки и сунул их в нагрудный карман. Ему пришлось прищуриться, чтобы сфокусировать взгляд на наших лицах. Глядя на мавра, он покачал головой:

— Вас я точно не знаю…Но это ни о чем не говорит! — а потом перевел глаза на меня: — А вас знаю. Клён, верно? Поручик, который с одной ротой разоружил целый гарнизон, и взял меня в плен, размахивая кружевными панталонами. Чудовищно.

Что тут скрывать — мне это было как бальзам на душу. Хотя от упоминания панталон лицо мое непроизвольно скривилось.

— Давайте я добавлю дров в топку генератора а потом сниму с углей жаркое. Вы можете продолжать в меня тыкать из кармана вашим оружием, но, пожалуйста — если решите убивать, то сделайте это семью минутами и сорока секундами позже. Тогда, по крайней мере, вы сможете насладиться моим мясом…

— Мы не кушаем человека! — заявил Тес, — Если масса убьет тебя — мы оставим твое тело на поживу птицам.

— Что ж, приятно иметь дело с разумными людьми… — с видимым трудом Новодворский встал с кресла и, чуть прихрамывая, отправился в сторону гудящего генератора.

Я последовал за ним. Убить его хотелось неимоверно. Насколько я знал, он принципиально не брал в руки оружие. Всю грязную работу делали его приспешники… По самым скромным подсчетам от синего террора и далее — в результате гражданской войны от рук лоялистов погибло от семисот тысяч до полутора миллионов человек, не считая жертв спровоцированного их политикой голода, разрухи, эпидемий.

— Не переживайте, я не убегу. Знаете, вы ведь находитесь на самой южной оконечности Южного материка. Дальше некуда бежать — это край света. Как я понимаю — вы попали сюда случайно… Или всё-таки его высочество послал по мою душу?

— Случайно. Его высочество послал — но не по вашу душу, — ответил я, — Бог с вами — давайте сначала поговорим, а потом я решу, что делать.

В конце концов — такой шанс предоставляется раз в жизни! Поговорить с человеком, которого проклинал или боготворил каждый житель Империи — еще пять лет назад. И почти никто не вспоминал — теперь.

Я даже помог ему забросать поленца в топку. Если бы Новодворский готовил какую-то каверзу и попытался прикончить меня — Тесфайе нашел бы его даже под землей. Тем более, все движения бывшего лидера говорили о каком-то страшном недуге, жуткой надломленности организма. Он едва передвигал ноги, голова его подергивалась, а дыхание вырывалось из легких тяжело, надсадно.

— Под лестницей есть еще кресла. У меня редко бывают гости, я предпочитаю уединенный образ жизни. Мальчик из Зурбагана приезжает раз в три дня на велосипеде — привезти продуктов и убедиться, что я еще не подох. Хотя если я сыграю в ящик — в порту об этом узнают следующим вечером, потому что погаснет маяк. Мальчик обрадуется — его старший брат метит на мое место. Он такой, с придурью, знаете? Собирает модели кораблей производства фабрик Грэя. Всё заставил этими моделями, всю хибару родителей. Мечтает перебраться на маяк, чтобы увешать ими стены вдоль винтовой лестницы. Ну, и получать денежку малую за непыльную работенку… Даже за это место на краю света — конкуренция. Как там говорят тевтоны — воля к жизни? Жизненное пространство? — Новодворский надел на руку толстую матерчатую рукавицу и приподнял крышку утятницы, — Пожалуй, готово. Хотя по моим расчетам должно пройти еще полторы минуты… Так что, господин офицер — убивать меня сейчас будете?

— Сейчас не буду, — сказал