– Да.

– Заходите, садитесь, – разрешил он, – Леху скоро привезут.

Алла прошла, смущенно поздоровалась с остальными обитателями палаты и, положив пакеты под кровать, села на краешек одеяла. Парнишка на вытяжке хмуро буркнул «здрасьте» в ответ на приветствие, а ребенок с загипсованной ногой приветливо улыбнулся. Взрослых в палате не было. Кроме Алешиной, пустовала еще одна кровать.

– Теть Алла, – мальчишка с подвешенной ногой разглядывал нового человека без тени стеснения, – подайте судно, а? Писать хочется.

Алла вскочила с места и растерянно оглянулась по сторонам, не понимая, что именно нужно делать.

– Ну, ты, Степка, лох, – Максимка ласково укорил мальчишку, – первый раз в жизни женщину видишь! Давай лучше я подам!

– А че такого? – удивился Степан, которому на вид было лет восемь. – Лучше описаться? Ты пока дойдешь…

– Это да, – Максимка расстроенно покачал головой и виновато посмотрел на застывшую посреди палаты Аллу, – у него под кроватью горшок плоский стоит, просто дайте, и все.

Торопясь и смущаясь, Алла бросилась к кровати ребенка. Отыскала под ней железное судно и, краснея, сунула его под одеяло.

– Дальше сам, – отозвался Степка, – спасибо.

Его руки сосредоточенно зашуровали под одеялом, а через несколько секунд в палате раздался звонкий дождь, заодно с тягучим довольным выдохом.

– Ну, ты баран! – засмеялся Максимка.

– Сам баран, – Степка даже и не подумал обижаться. – Теть Алл, унесете, а?

Максимка снова бросил на женщину извинительный взгляд.

– Мать-то твоя куда подевалась? – поинтересовался он у товарища.

– Вызвали в суд, – буркнул Степан.

– Чего там опять?

– Ничего, – Степка по-стариковски наморщил лоб, – не на тех, говорят, напали. Куда вам с таким человеком тягаться!

– А мать чего?

– Сказала, будет стоять на своем до последнего!

Он вытащил полное судно из-под одеяла и протянул Алле. Все еще не справившись с проклятым и неуместным стеснением, она взялась руками за теплые железные бока и, глядя в пол, вышла в коридор.

– Девчачий туалет направо! – крикнул ей вдогонку Максимка.

Едва выйдя за дверь, Алла застыла как вкопанная, боясь сделать хотя бы один шаг: по коридору в инвалидном кресле ехала девочка без ног, которую она видела утром в соседней палате. Рядом с ней, с загипсованной и вытянутой вперед ногой, ковылял, повиснув на костылях, вихрастый мальчишка. Вид покалеченных детей заставил глаза снова наполниться слезами: она замерла, оглушенная горем.

А потом сквозь искусственную тишину в ее голове прорвались первые звуки – не веря своим ушам, она услышала веселый смех девочки и хвастливый голос парнишки. Через мгновение отовсюду понеслись детские переклички, задиристые голоса, нетерпеливые окрики. В коридоре появлялось все больше детей: кто с загипсованной рукой, кто с затянутой в корсет спиной, кто с шеей, замурованной в ортопедический воротник. Дети переговаривались, галдели, кричали, как во время школьной перемены, – так, словно в их жизни не было трагедий, изменивших судьбы раз и навсегда. Словно им удалось обмануть смерть и получить шанс на новую жизнь.

– Быстро по палатам! – звонкий голос дежурной медсестры перекрыл общий гомон. – Скоро обход!

– Какой обход? – загудел недовольный улей. – Еще завтрака даже не было!

– Как только разойдетесь, все вам дадут! Гуляют они по коридору, кухня не может проехать!

С улыбкой на губах, по которым бежали горячие слезы, Алла повернула направо и, прижимаясь к стенке, чтобы никого не задеть, отправилась искать уборную. Бережно держа в одной руке полное судно, другой она открыла дверь в «девчачий» туалет, опорожнила сосуд.

А перед тем, как выйти, замерла перед крошечным затуманенным зеркалом. Алла смотрела и не узнавала себя – словно с последней встречи с самой собой прошел не один день, а много лет. Другие черты лица, другое выражение глаз.

– Жизнь отвечает взаимностью только тем, кто любит ее, – прошептала она отражению.

Герой – это тот, кто творит жизнь вопреки смерти, кто побеждает смерть.

Максим Горький

Алешу привезли в палату на каталке. Он спал. Лицо его было желтым и неподвижным, как воск, а губы и веки высвечивались на нем синими пятнами. Грязная пижама оставляла открытой тощую шею и грудь – была на несколько размеров больше положенного. Жалость пронзила Аллу, разливаясь по жилам кислотой.

С каталкой в палате появились двое: медсестра и миловидная девушка в модных брюках, блузке с глубоким вырезом и наброшенном на плечи белом халате. Она бросила на Аллу короткий неодобрительный взгляд, но тут же переключилась на пациентов.

– Доброе утро, ребята! – наиграно-весело поздоровалась она.

– О, Маргарита Петровна! – в голосе Максимки Алле послышалась насмешка.

– Максим, – красавица приторно улыбнулась, – можно я присяду к тебе?

– Валяйте, – он вздохнул и немного подвинулся.

Маргарита Петровна аккуратно расправила халатик, села и положила блокнот для записей себе на колени.

– Как самочувствие?

– Нормально.

– Голова больше не болит?

– Болит. Куда она денется…

Барышня что-то старательно записала в своем блокноте. Максимка с любопытством заглядывал в ее декольте, которое благодаря наклону девушки оказалось прямо напротив его глаз.

– С настроением, я смотрю, у тебя хорошо, – она перешла на шепот, словно не желала, чтобы их разговор слышали другие обитатели палаты.

– Нормально, – взгляд Максима намертво прилип к ее груди.

– Главное, не замыкайся в себе. Ты хорошо идешь на поправку.

– Маргарита Петровна, – Максим выглядел, как кот, перед которым поставили крынку сметаны, – я не замыкаюсь. У меня куча друзей. Вы не бойтесь, проживу я без ноги: Борис Кузьмич уже протез заказал. Я ведь не умер. Правильно? Остальное исправим…

Алла слушала Максимку и не понимала, кто кому здесь помогает с реабилитацией – казалось, это подросток после ампутации успокаивает молодого психолога, а не наоборот. Ее работе можно было отдать должное только в одном: правильно выбранном наряде на радость подрастающим пациентам.

– Хорошо, – Маргарита Петровна, выслушав Максима, смущенно поднялась с его кровати, – ты молодец!

– Знаю, – он усмехнулся.

Одного за другим она обошла остальных ребят: Степка при виде «тети Риты» оживился, начал что-то торопливо рассказывать. Мальчишка на вытяжке, имени которого Алла до сих пор не знала, отвечал недовольно и односложно. Его мать, вошедшая в палату с огромными пакетами, смотрела на психолога с недоверием и, казалось, едва сдерживалась, чтобы не отогнать от сына юную врачевательницу детских душ.