Еще драматичнее было после премьеры «Клопа» у Мейерхольда. Жидкие аплодисменты. Актеры разбежались по уборным, чтобы спрятаться от Маяковского. Шныряли взглядами те, кто попадался ему на глаза. Напряженные, кисло-сладкие улыбки. От них и со стороны тошнило.

Словом, раскрылась обычная картина неуспеха.

А у Маяковского дома уже был накрыт длинный стол «на сорок персон», как говорят лакеи.

Явилось же пять человек.

Среди них случайно оказалась актриса Художественного театра Ангелина Осиповна Степанова.

Ее увидал Маяковский в вестибюле и пригласил:

– Поедем ко мне выпить коньячку.

Отказаться было неловко.

За ужином он сидел во главе пустынного стола. Сидел и мрачно острил. Старался острить.

Непригодившиеся тридцать пять приборов были как покойники.

Встретив на другой день Николая Эрдмана, Ангелина Осиповна сказала ему:

– Это было очень страшно.

– Да. Вероятно. Не хотел бы я очутиться на вашем месте. И на его тоже. На его и подавно» (А. Мариенгоф).

К этому можно добавить и выставку «Маяковский, 20 лет работы». Приглашения на нее поэт разослал многим представителям советской элиты, в том числе и членам правительства. Никто не пришел. Кто ж его знает почему. Не пришли – и все тут. В общем, привыкший к успеху поэт вступил в «черную полосу». На самом-то деле ничего страшного в происходящем не было. У всех случаются временные неудачи. Но поэт плохо умел держать удар. Он очутился в пустоте – и перетерпеть это не сумел.

Добавились и личные проблемы. Поэт в это время сошелся с московской актрисой Вероникой Полонской и усиленно звал ее замуж. А та не слишком спешила, хорошо представляя тяжелый характер поэта. Именно после очередного объяснения, когда Вероника Полонская спускалась по лестнице от Маяковского, грохнул выстрел...

Понятное дело, существует версия, что Маяковского убили чекисты. Еще бы! У нас всех убивают. Только вот снова возникает вопрос: а кому это было нужно? И ответа на него нет. Да никому! К тому же ни в каких политических разборках между вождями он участия не принимал. К советской власти поэт был лоялен до самой последней степени. Да если б был нелоялен... Что он мог бы сделать? К тому же Маяковский в конце двадцатых – это не Владимир Высоцкий и не Джон Леннон. Популярность его была значительна, но ограничена в основном комсомольской средой. Так что никаких внятных объяснений мотивов, по которым чекисты решили бы его устранить, не видно. К тому же Маяковский и без того находился в тот момент в распластанном состоянии. Доходяг не убивают.

* * *

Есть, правда, одна странность в этой истории. Маяковский ушел из жизни 14 апреля, а предсмертная записка написана двумя днями раньше. Вот ее текст.

«Москва. 12 апреля. 1930 года.

Всем.

В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил.

Мама, сестры и товарищи, простите – это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет.

Лиля, – люби меня.

Товарищ правительство, моя семья – это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская.

Если ты устроишь им сносную жизнь – спасибо.

Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся.

Как говорят —

«инцидент исперчен».

Любовная лодка

разбилась о быт.

Я с жизнью в расчете

и не к чему перечень взаимных болей,

бед

и обид.

Счастливо оставаться.

Владимир Маяковский».

Ну и еще несколько строчек – выпады против литературных противников и денежные расчеты. Странно все это как-то. И нелепо. Но только если не вспомнить кое-какие эпизоды из жизни поэта. Маяковский два раза уже пытался покончить с собой. В 1916 году и в начале двадцатых. Точнее, даже не совсем так. Обе попытки суицида представляли собой классическую игру в «русскую рулетку». Один патрон в барабан – и поехали! Оба раза обходилось. Вроде бы трудно соотнести это с тем, что поэт боялся боли и крови. Но такое случается. Боится-боится, а потом – раз! Сестра Лили Брик, Эльза Триоле, говорила: «Всю жизнь боялась, что Володя покончит с собой». Он и сам неоднократно возвращался к идее самоубийства – как в стихах, так и в разговорах. К примеру, утверждал, что к тридцати пяти годам покончит с собой. Потом решил пожить еще пяток лет...

Всем известны слова Чехова про ружье на стене. Идея самоубийства – из той же серии. Поэт слишком долго игрался с этой идеей. Скорее всего, в апреле тридцатого он снова холил и лелеял эту мысль. Как уже говорилось, в характере Маяковского было много от капризного ребенка. А ведь, как свидетельствует психиатрия, многие неудавшиеся самоубийцы рассказывают – они решились на этот шаг, руководствуясь детской мыслью: «Вот я умру, то-то вы поплачете». Может, так оно и было? Написал предсмертную записку, два дня лелеял подобные мысли... А вот после тяжелого разговора с любимой женщиной снова решил сыграть в любимую игру. Но только на этот раз получилось.

Этот выстрел поставил точку в целой литературной эпохе. Двадцатые годы, с их пестротой, кровавой романтикой, борьбой разных течений, закончились. Ушла в прошлое эпоха тех, кто попытался оседлать молнию – жить в ритме революции. Наступали иные времена.

* * *

Перед тем как приступить к рассказу о них, стоит, чтобы не возвращаться, рассказать о втором рождении Маяковского – в виде гранитного памятника.

После смерти поэта о нем на некоторое время постарались забыть. Борзописцы из РАППа продолжали набирать силу – и они сделали все, чтобы не осталось памяти ни о Есенине, ни о Маяковском. Мертвые титаны слишком уж выделялись на жалком фоне «пролетарских писателей». Неизвестно, как бы все сложилось, но в 1935 году Лиля Брик написала пространное письмо Сталину, в котором просила посодействовать с публикацией собрания сочинений Маяковского. Момент был выбран удачно. Незадолго до этого рапповцы наконец-то крепко получили по башке. А Сталин занимался целенаправленным созданием советской литературы. И вождь написал на полях письма знаменитую фразу: «Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей эпохи». И из поэта стали делать памятник. Но советскую власть и Сталина лично в этом винить не стоит. Потому что всегда находятся толпы желающих, которые, высунув язык, абсолютно добровольно бросаются выполнять руководящие указания, изо всех сил доводя их до абсурда. Впрочем, к этому я еще вернусь.

Итак, наступила эпоха Сталина. Не сразу наступила, вождь очень долго и заковыристо шел к власти. Но имеет смысл сказать несколько слов об отношении Иосифа Виссарионовича к литературе. В перестроечные времена многие любили отмечать, что он был недоучившимся семинаристом. Хотя вообще-то когда выпускники элитных вузов попали в девяностых во власть, они провалили все, что могли. В чем числе и литературу. Но это ладно. Но личная библиотека Сталина насчитывает 15 тысяч томов. Причем на множестве книг имеются написанные сталинской рукой пометки. То есть он книги не просто читал, а внимательно изучал. Учитывая феноменальную память Сталина, можно составить мнение о его образованности. Кстати, знаменитую фразу «гений посредственности» придумал товарищ Троцкий, который тоже все проиграл, но зато, будучи чрезвычайно высокого о себе мнения, презирал чуть ли не всех. Понятно, в перестройку это очень грело душу тех, кто полагал, что только советская власть мешает им реализоваться, таким великим, которых давят «посредственности». Вот только где эти люди?