Свою и жизнь тех, кого Господь послал ему в подарок на утыканной стрелами лодке. Этим девчушкам, женщине и ее ребенку еще предстоит сыграть большую роль в драме, которую задумал, написал и решил представить миру великий герцог наксосский.

Пусть мир удивиться, наградит Джованни Санудо аплодисментами и назовет его божественным.

И чего им плакать, этим глупышкам? Их ждет интересная, содержательная и богатая жизнь. Это конечно если все получится, как задумано Джованни Санудо. Хорошо, что герцог их предупредил всего за час до того, как были поданы с берега лодки. А не то, эти глупышки рыдали бы всю ночь. И чего спрашивается? Сыты, одеты в прекрасные наряды, под надежной охраной. Живи и радуйся. И, конечно же, поступай так, как велит их хозяин Джованни Санудо.

А может им просто дать выпить по большому бокалу вина? Пусть так и будет.

Джованни Санудо, попивая мелкими глотками сладкое вино, отдавал последние указания капитану Пьетро Ипато:

– Надеюсь, ты меня услышал правильно, и сделаешь все, о чем я велю с наибольшим старанием.

– Да, мой господин, – в десятый раз склонил голову тот, кто с отъездом герцога ставал господином галеры «Виктория».

– Держи среднюю скорость. Помни, мне нужны будут здоровые и крепкие рабы. Им предстоит тяжелая работа. По прибытию на Парос проследи за тем, чтобы венецианцы не бездельничали и сразу же брались за свое ремесло. Лекаря беру с собой. Кажется, он все же что-то знает и умеет. В моей свите должен быть ученый лекарь. Через десять недель ты должен привести «Викторию» на Наксос. Если не будет других повелений. Все важное я сказал. Вели грузить на лодки мои вещи, охрану, свиту и моих прелестных дам.

Джованни Санудо подошел к краю кормовой беседки и с ее высоты осмотрел галеру. Все было так же как обычно на якорной стоянке. Люди с наслаждением подставляли лица и обнаженные спины ласковым солнечным лучам. Они радовались возможности отдохнуть, а еще более тому, что знали – суровый герцог покидает галеру. Работы не убавится, но дышать станет легче. Это читалось на всех лицах, которые на мгновение поворачивались к нависшему над ними герцогу. Плохо скрытая радость была и на лице Пьетро Ипато.

«Дьявол с вами со всеми. Это ненадолго. Вы все в моей крепкой ру…»

Резкий детский крик прервал мысль Джованни Санудо. Его взгляд устремился к месту того действия, что вызвало крик, а затем захлебистый плач ребенка.

– Мой малыш! О, Господи.

В мгновение ока он спустился по лестнице и остолбенел. Его женщина держала на руках плачущего малыша, левая сторона лица которого была залита кровью.

– Что здесь произошло? – взревел герцог.

Трясущийся Крысобой указал рукоятью кнута на лодочника в странных синих одежда:

– Это он. Этот сумасшедший… Он посмотрел своими дьявольскими глазами на женщину, и та протянула ему малыша. Даже я подумал, что он желает его поцеловать на прощание. Но… Этот… Он не поцеловал ребенка. Он откусил ему полуха. Это не человек. Этот сумасшедший – людоед. Я убью его. Мой кнут выпьет всю его кровь.

Джованни Санудо побледнел:

– Мой малыш… Я на него рассчитывал. Ты!.. – герцог рванулся было спрыгнуть с куршеи, но только крепче ухватился за поручни лестницы. – Что ты натворил! Я не знаю, слышишь ли ты меня, понимаешь ли… Но твои мучения будут настолько ужасны, что содрогнется ад. Тебя разденут, обтянут самой крепкой рыбацкой сетью. Каждый день я буду лично срезать по десять кусков кожи, что будут выпирать из ячеек сетки. Потом оболью эти места кипящим маслом, чтобы ты не истек кровью. А когда на тебе не останется кожи, то сеть еще более натянут, чтобы выступало твое мясо. Тогда я буду срезать мясо и вновь заливать его маслом. И так до самого скелета. Ты слышишь? Так тому и быть. А пока… А пока Крысобой выбей ему зубы, чтобы он еще кого не съел. Береги его жизнь. Она нужна мне. Очень!

* * *

Морская плоть бурлила, гневаясь тому, что тяжелые весла беспокоили ее, раз за разом погружаясь в нее. Она шумела поднятой волной и шипела падающими с поднятых деревянных рук галеры сотнями струй и тысячами капель. Она сердилась белыми хлопьями пены, остающимися за кормой корабля.

Там же за кормой всплывали глупые, любопытные и ленивые рыбешки, что были оглушены веслами. Они сами себя наказали. Теперь они корм для сотен чаек, буревестников, тяжелокрылых пеликанов и стремительных рыбаков-соколов. Птицы ссорятся между собой, роняют добычу, вновь опускаются на воду и кружат, кружат, кружат. А устав, садятся на мачты, оснастку, перила и борта галеры. Им нечего опасаться людей. Мясо морских птиц отвратительно. Но более их защищает древнее поверье – убивший морскую птицу обязательно утонет. А уж там, в глубинах, морской царь спросит сполна, а потом превратит в мелкую рыбешку, которую потом и сожрут морские пернатые.

– И не думай об этом, дружище Ральф.

Ральф с трудом оторвал взгляд от крупной чайки, что тяжело шлепала перепончатыми лапами по доскам куршеи.

– Ну, как не думай? Смотрю я на эту тварь морскую, а вижу курицу. Тоже птица, но тварь располезнейшая. И тебе яйцо, и перья и пух. А мясо? Мясо! Как я любил зажарить на вертеле жирную курицу, потом обвалять ее в муке и в котелок. Одним бульоном сыт будешь до третьего дня. А мясо… Ароматное и просто тает во рту. И зубов ненужно, чтобы от кости отделять…

Весельчак предупредительно крякнул и потянул на себя весло. Ральф чуть замешкался, выходя из приятных воспоминаний, но вовремя приложился к ненавистной деревяшке. Описав дугу, гребцы на миг расслабились. На единственный миг в этом цикле, когда весло само по себе опускается в воду.

Ральф чуть наклонился к своему другу по галерной банке:

– Насчет зубов не нужно было… Но я думаю, наш беззубый людоед спит. Он и так две ночи не спал. Когда же ему спать? Он знает – днем мы его не станем душить. А уж ночью…

Мускулистая спина Ральфа напряглась, зубы стиснулись, голова запрокинулась. Ход лопасти весла в воде – наивысшее напряжение для мышц гребцов.

– Ну, ну… – в сомнении покачал головой Весельчак.

Он был старше Ральфа, и в отличие от его простого ремесла разбойника на дороге, имел в прошлом более умную работенку. Весельчак крал лошадей. А это значит, что кроме людей ему часто приходилось иметь дело с самыми благородными из животных. А с ними нужен и ум, и знания, и опыт, и деликатный подход. Но самое главное – конокрад должен иметь большой жизненный опыт. При этом не важно, сколько лет ты прожил. Важно как!

За долгую, почти тридцатилетнюю жизнь Весельчак правильно расставил всех на свои места. Выше всех – рыцарский конь. Умный, сильный, знающий себе цену. Потом боевые лошади. За ними верховые, запряжные, тягловые. И всякая другая кляча.

Потом шли люди. Владыки, рыцари, церковники, купцы, ремесленники, селяне, и всякая другая сволочь. Где-то между рыцарями и купцами находились воры, главные из которых конокрады.

И лошадей и людей Весельчак повидал немало. Поэтому знал как вести себя и с теми и другими. Кроме того, где в его теле находилась «чуйка», подсказывающая как подстроить нужную ситуацию, как использовать ее. А еще она подсказывала, когда нужно зарыдать, а когда рассмеяться. Чаще он смеялся. Растирающих по лицу слезы в последние годы царствования чумы было предостаточно. А вот улыбка на лице незнакомца радовала и вселяла доверие. Ведь доверие людей, а особенно лошадей, это залог успеха в его сложном ремесле.