Почувствовала она, как же! Я сидел в кабинете нейрохирурга и ощущал себя последним преступником. И зачем только я представился художником? Зачем притащил эту легкомысленную и падкую на мужчин особу к себе домой? Мне проблем не хватает?

Я ругал себя последними словами, самым мягким из которых было определение «идиот». А еще я трусил. Боялся, что эта бестия, попавшая в какой-то любовный переплет, рассказала Туманову и о нашей встрече. Вот если бы она сейчас вошла в кабинет и увидела меня, наверное, и мне бы досталось. Кто знает, что бы ей пришло в голову. Слушая Туманова, я поглядывал с ужасом на дверь и прислушивался к доносящимся оттуда звукам то приближающихся, то удалявшихся шагов.

Конечно, если бы я не застал нейрохирурга в таком плачевном и растерянном состоянии, не было бы его откровений. А так я попал ему на глаза в самое неудачное для него время, когда ему просто не с кем было поделиться.

– И чем все закончилось?

– Говорю же, она надавала мне несколько пощечин, сказала, что я жалкая и ничтожная личность!

– Ильфа и Петрова начиталась… – машинально проговорил я. – Паниковский… Да ладно, это я так…

– Вообще-то она книг не читает. Но мне тогда было, поверь, все равно… Словом, я совершил ошибку, впустив в свою жизнь эту женщину, а за ошибки, брат, надо платить.

Золотые слова, подумал я, имея в виду точно такую же ошибку. И какое счастье, что я больше никогда ее не увижу!

– Фурия! Она причинила мне такую боль, и моральную, и, главное, физическую! Хорошо еще, что в глаз не попала.

– На чем вы расстались?

– Она сказала, что сейчас же заберет все свои вещи и переедет к Цареву.

– Надо же, все карты открыла. Как бы она не пожалела. А он-то ее примет?

– Да он уже был у меня, мы с ним поговорили. Он сказал, что давно влюблен в Ольгу и что нам, мужчинам, нужно побеседовать. Что ж, говорю, забирай ее. Признаться, я сказал ему это с легким сердцем. Ну просто как гора с плеч! А он, знаешь, такой хороший человек, благородный, сказал, что хочет, чтобы все было спокойно, интеллигентно. Я хотел предупредить его, рассказать, чем чревата их связь и все такое, но потом решил, что это будет совсем уж некрасиво.

– Это его жизнь. К тому же он в отличие от тебя влюблен.

– Влюблен… Да он собирается жениться на ней!

Я слушал все это и удивлялся тому, как эта история хотя бы на время отодвинула от меня самого мои проблемы. Я достал из кармана остатки своего благородства и рассказал Туманову то, с чем и пришел, – об Ольге. О том, что она нашлась. Мне хотелось увидеть его лицо, глаза, понять, что он будет чувствовать, когда узнает об этом. И когда я увидел его реакцию, то понял, что у меня нет абсолютно никакого шанса завладеть Ольгиным сердцем. На меня смотрел человек, которому как будто бы только что сказали, что его любимая воскресла. Его лицо с распухшей, украшенной пластырем скулой и разбитой губой просияло.

– Ты примешь ее? – Я готов был зажмуриться в ожидании приговора. Наверное, так поступают смертники в ожидании удара гильотины. Как бы мне хотелось прокрутить время обратно и вернуться в своей дом, где в моей спальне и практически в моей власти была самая чудесная девушка на свете. И как так случилось, что она увидела во мне предателя и сбежала? И почему я-то ей не поверил и помчался в Москву, к Фиме, проверять информацию о ней? Даже если бы она была убийцей, подумалось мне тогда, я нашел бы тысячи оправданий ее поступку. Если убила, значит, была причина. Кретин, сам все испортил.

– Да она же моя ласточка… Конечно! – Приговор мне был подписан, и кровавая печать неистребимой тумановской любви пригвоздила меня, как убила. – А что она сама об этом говорит? Вообще обо мне что-нибудь говорила? Вспоминала?

Я замялся, не зная, как себя вести на этот раз. Мог бы, будь я законченным подлецом, сказать, что «она ненавидит тебя, нейрохирург, что она терпеть тебя не может». Но вслух произнес:

– Она скрытный человек, ты же знаешь. Из нее клещами ничего не вытянуть. Но я могу поговорить с ней или передать ей от тебя записку.

«А записку по дороге разорвать в клочья и выбросить».

– Да, замечательная идея! Я напишу ей письмо, чтобы она была спокойна и знала, что я ее жду. Давно жду. Очень жду. Что я ее простил. Да что там, я же все понимал, мне же только хотелось, чтобы она была счастлива!

Прямо как я, подумалось мне.

И он кинулся к столу, взял бумагу и принялся писать. Потом, буквально через несколько секунд, поднял голову и посмотрел на меня задумчиво:

– Как ты думаешь, Марк, она забыла своего оператора?

Я вздохнул. Ну не мог я причинить ему боль, сочинив на ходу байку о том, что она бредит своим Германом. Над головой Туманова возник нимб. Все-таки он был хорошим мужиком. Я взял у него письмо, мы пожали друг другу руки, и я ушел.

На обед были окрошка и печенье – Ольга хлопотала на кухне, ухаживая за мной. Письмо ее мужа прожгло мой карман и добралось до ляжки. Я смотрел на нее, на Фиму, поглядывающего на меня странным взглядом, в котором читалось любопытство вместе с презрением, и думал о том, что если уничтожу письмо, то, быть может, тогда у меня еще сохранится шанс заполучить девушку.

– Было очень вкусно, – сказал я, отодвигая от себя компот из вишни, это был уже третий бокал. – А ты, оказывается, отлично готовишь. И где же вы купили продукты?

– Овощи у соседей, а остальное, муку и масло, – в местном магазине. – Фима по-прежнему старался казаться жестким и недовольным. Словно знал о письме и ждал, когда же я его наконец отдам.

Когда мы остались одни и уединились в комнате, куда из кухни доносилось слабое позвякивание посуды, он набросился на меня:

– Давай выкладывай уже, что случилось в твоей квартире.

Я рассказал ему тоном провинившегося подростка, которого застукали за чем-то постыдным.

– Значит, и к соседям тоже ломились. – Наконец-то он смягчился. – Я уж подумал, что это только ты такой невезучий. Но откуда кровь в квартире?

Я не знал. Однако, вспомнив про кровь, я не мог не рассказать о своем визите к Туманову, о его рассеченной скуле и разрыве со Второй Ольгой.

– Ну и слава богу, хоть одному мужику во всей этой истории повезло. Думаю, что он все равно даст ей денег, чтобы помалкивала.

– В смысле? О чем?

– Ну когда Ольга к нему вернется, чтобы она, эта Вторая Ольга, не пыталась ему помешать, чтобы не лезла в его жизнь. Судя по всему, она стерва редкая, а потому от нее можно ожидать всего что угодно.

Я вынул и показал ему мятый листок – письмо Туманова Ольге.

– Надеюсь, не читал? – спросил Фима строго поверх очков.

– Нет!

На этот раз я действительно не солгал. Я мог бы, конечно, прочесть письмо, чтобы понять, в каком ключе нейрохирург написал своей беглянке-жене, своей птичке и ласточке. Но потом понял, что это все равно что приподнять одеяло, которым они вместе укрывались, находясь в браке. Письмо наверняка интимное, даже если в нем нет ни одного интимного (в общем понимании) слова. Наверняка это обычные слова, строчки, и смысл надо искать как раз между ними, это как аромат, как музыка, которую понимают лишь двое.