обеих сторон, пока не выкатились на небольшую полянку, бывшую, когда-то развилкой достаточно большого поселка.

— Когда-то тут «староверы» обосновались, сразу после раскола сюда пожаловали. Местные власти знали, что они здесь, да не трогали — места гиблые, никто идти не хотел. Какой-то отряд стрельцов, человек пятьдесят направился сюда с проводниками из местных жителей, вот с тех пор ни тех, ни других никто и не видел. Говорят, что кто сюда с плохими намерениями приходит, получает равнозначное им очень быстро, многие пропадают бесследно.

— А как же церковь…, ну в смысле большевики, которые всю деревню вырезали и храм хотели спалить?

— А их всех, ровно в том количестве, через два года самих недалеко от сюда расстреляли «савинковцы» — их тут целая банда орудовала, кстати, какое-то время в этом бору прятались…, и ничего с ним не случилось. А все потому, что местных жителей не трогали — только большевиков… Крестьянам тогда уже все равно было — лишь бы их не трогали, вот всю банду почти и переловили… Ну че, «Викторович», сначала, деревеньку посмотрим, а потом к церквушке…

— Согласен…

Домики находились двумя рядами на небольшом холме, со всех сторон, закрытых от посторонних взглядов высоченными елями. В самом центре возвышался большой дом в три этажа, напротив, через улицу два поменьше него, но все же, больше остальных:

— Дом старосты, школа и дом фельдшера с больничкой…

— Мощно для деревеньки…

— Староверы всегда подходили серьезно…

Мужчины, проходя до конца, постоянно оборачивались, поскольку за спиной всегда их преследовал какой-то шум, очень похожий на звуки бывающие в каждой жилой деревни: сельскохозяйственные животные, собаки, кошки, сами люди, даже разговоры и отдаленное церковное пение, которому не от куда было взяться, но которые витали в воздухе, вместе с запахами и живой аурой.

— Жуть! Такое впечатление, будто люди прячутся, но продолжают обычную жизнь.

— А ты молитовку читай «Иисусову»…

— Какую там молитовку, тьфу ты!

— Ты атеист, что ли…, вот несчастный! Каждый день смерть и мертвую плоть видел, и не ужели ничего не заметил?

— Ничего… Хватит об этом. Бог есть, но он не то, о чем вы думаете…

— Нет ты постой! Это как так?!

— Его никто не видел! Разве нет?

— Конечно видел — Христос явил! Это каждый христианин знает…

— Тьфу ты… Ладно пойдем… веришь и веришь… — Олег в недоумении смотрел вслед удаляющему гробовщику. Впервые появилось у него явная неприязнь к этому приезжему: «Снова стал, какой-то другой! Что-то в нем поменялось…, что-то снова не так! Не нравится мне это!» — перекрестившись, и читая про себя: «Господи Иисусе Христе Сыне Божий, молитв ради Пречистая Твоея Матери, преподобных и богоносных отец наших и всех святых, помилуй нас!», он двинулся вслед, пожалел, что не захватил с собой большого Распятия, уж больно правильным оно было по своему воздействию.

Роман зашел в самый крайний дом, дверь которого оказалась не запертой и не забитой гвоздями, как обычно случалось в брошенных домах. Олег направился за ним, что-то показалось странным, но что именно, уловить он не успел. Подойдя вплотную, он осмотрел крыльцо, дверь, будто подметенные ступени, окна по бокам с совершенно чистыми стеклами и произнес:

— Не удивлюсь, если и не скрипят… — Имея в виду ступени. Поставил ногу на первую, покачал, потом сделал два шага вверх, попробовал расшатать снова — ничего. Они не скрипели, как это было у всех старых домов, даже у его собственного.

Он еще дважды поднялся и столько же спустился, результат был тем же, хотел исследовать перила и поручни, но позвал Роман голосом с интонацией тревожности. Проводник схватил за ручку, потянул на себя и сразу же отпрянул: ручка была теплой, а железные петли не издали ни единого звука: «Свят, Свят, Свят! Господи помилуй! Да что же это!».

— Что случилось?… — Рома сам уже заволновался.

— Да вот…, смотри-ка, ручка то теплая и дверь не скрипит!

— И что?

— Чудак человек. Этим ступеням, да и петлям с сотню лет, столько же здесь не живет никто! Петли никто не смазывал, и ступени должны были ссохнуться… Смотри, видишь гвозди? Они железные! Почему же тогда не ржавые, такого не бывает! Такого не бывает, даже когда люди живут!

— Ты внутри еще не был…

— А что там?

— Столы скамьи, фотографии на стенах, иконы, даже посуда на столах…

— Ну это бывает…

— Ничего себе, да он чистые и аккуратно расставлены, поверхность самовара не окисленная — блестит! Даже белье на кроватях сухое!

— Ну ты щас наговоришь — так ж и сухое, ему под сто лет? Может, живет кто?

— Я неее…

— Неее…, вряд ли, я бы следы сразу заметил, а здесь даже звериных нет…

— А наши вот остаются, смотри… — С этими словами Смысловский дважды наступил на землю, оставив явный след, а поставив ногу обратно и подняв его, продемонстрировал, что и песок, и земля с подошв тоже оставляет след на досках крыльца…

— Удииивииил… Ну пошли посмотрим, что там…

Как и положено, в сенях стояли огромные сундуки, оказавшиеся пустыми, даже без единого зернышка. В конце сеней была дверь, пройдя через нее, Олег оказался на скотном дворе, крыша которого лишь немного просела в то время, как у домов лет двадцать назад брошенных крыша проваливалась. Двор был идеально выметен и даже местами побелен, а побелка будто протерта боками скота. Кадки, поилки, кормушки целы, хоть и без воды и корма — ни трещин, ни пробоин. Он поднялся по крутой лестнице на сеновал и обалдел от насыщенного запаха новоскошенного, словно только что наношенного сюда сена, и это несмотря на то, что была весна и такому сену взяться-то было не откуда. Дальше не полез, спустился, выглянул через задний выход в огород и приметил отсутствие следов вообще, хотя трава пробилась не везде, а грядки, будто подготовленные к посеву или уже засеянные.

Вернувшись в сени, он вошел в дом. Невольно рука потянулась в крестном знамении ко лбу, при виде в «Красном углу» старинных икон: «Господи помилуй!». Дальше взгляду открылась картина вынуждающая крикнуть: «Хозяева! Есть кто живой?!». Не получив ответа, мужчины двинулись дальше. Подойдя к массивной двери, Олег спросил:

— А тут что?

— Не знаю.

— Ты что тут не был?

— Нет… — Перекрестившись, он толкнул дверь и отпрыгнул назад, сбив Смысловского. Тот вскрикнул и на четвереньках пустился на утек под стол.

Олег увидел такую рокировку, засмеялся, но быстро опомнился и подойдя еще раз, толкнул дверь ногой, она открылась, хотя с первого раза не поддавалась.

— Тьфу ты! Свят! Свят! Свят!

— Что там… Да волк дохлый… —