Вспомнив про то, что на озере собирается компания, я обрадовался. Мне там нравится. Я вспомнил про Ампаро Лому. Возможно, на этот раз получится.

Мы с Уилмой уехали в пятницу, рано утром. Ее езда нагоняет на меня страх. Хотя я не показываю ей этого. По дороге туда она молчала, сосредоточившись на вождении. На одном прямом участке разогнала маленький автомобиль до ста десяти. Для него это еще не предел. Она посмеивалась, когда мы ехали на самой большой скорости. Я не слышал ее. Видел ее рот и знал, что она смеется. Уилма-то уже пожила всласть. Она старше. Ей можно быстро ездить. А мне еще многое нужно успеть. Я представил, как машина переворачивается и моя кожа, мышцы и кости скользят и перемалываются о бетон. Это заставило меня побледнеть. Но я не мог допустить, чтобы она это увидела.

Наверное, я побледнел, как в тот раз в приюте. Там была такая бетонная пожарная лестница с железными перилами. Я тогда был еще совсем маленький. Один мальчишка постарше затащил меня на верхнюю площадку и держал там за перилами. Я даже крикнуть не мог, только видел кирпичи внизу. И некому было мне помочь. Он втащил меня обратно через перила и бросил. Я больно ударился головой. Заплакал. Он влепил мне затрещину. Потом повернулся ко мне спиной, облокотился на перила и больше не обращал на меня никакого внимания. Я перестал для него существовать.

Мы приехали на озеро в два часа. Там еще никого не было, стоял только старый микроавтобус, которым пользуется Хосе. Уилма зашла в дом, проверила все и стала отдавать распоряжения: что подавать, где кого разместить. Потом отправила Хосе в деревню, чтобы пополнить запасы. Я плавал и отдыхал на причале, под солнцем. Успокаивал на солнце свои нервы. Я слышал, как она кричала на них в доме. По-испански. Она обращается с ними как с собаками. А им, по-моему, все равно. Наверное, из-за денег.

Потом приехали остальные. Рэнди и Ноэль Хесс, Джуди Джона, Стив Уинсан, чета Докерти. Уоллас Дорн явился самым последним. Все они слишком много пьют. Я никогда не получал удовольствия от выпивки. Она притупляет восприятие, все портит. Я растягиваю порцию спиртного надолго, поэтому не обращал на них особого внимания. И почти смеялся над собой. В свое время мне это казалось бы замечательнейшей вещью на свете. Но к отличным вещам быстро привыкаешь. Мне всегда нравились первоклассные вещи — чистые запахи, шелк на ощупь, долгое стояние под душем. Теперь у меня все это есть и всегда будет, я знаю, что так было задумано с самого начала.

Я сидел с ними, слушал их глупые разговоры и играл в игру. Будто это мое имение, я — барон, а Уилма — моя стареющая супруга. Вскоре я смогу от нее избавиться. От нее и ее пустых друзей. И смогу жить здесь один, с коричневой Ампаро. И бить ее нещадно, если она чем-то мне не угодит. Когда я устрою прием, на нем будут не эти люди. На нем будут люди, которые зависят от меня, которые нуждаются в моей силе. Я буду указывать им, что делать и когда.

Обычно, когда мы были в компании, Уилма время от времени поглядывала на меня, и мы с ходу понимали друг друга. Но по дороге сюда она вела себя как-то странно. Вообще ведет себя странно с тех пор, как мы поговорили об Эвисе. Я не мог поймать ее взгляд. Даже подумал — уж не вызвал ли чем-то ее неудовольствия, но потом заставил себя выбросить эти мысли из головы. Все обстоит наоборот. Это ей положено меня ублажать. Мы поменялись статусами. Что было неизбежно.

Они играли в игры. Меня никогда не привлекали игры. Я танцевал с Докерти. Она была слегка пьяна. Я хорошо танцую. Я знал, что ее муж не упускает нас из вида, и знал, что танец ее возбуждает. Мне доставляло удовольствие нервировать его. Я знал, когда мы танцевали на террасе, что мне достаточно взять ее за запястье и увести в темноту, от света прожекторов. Это было так просто. Но я этого не сделал. Мне нравилось ее дразнить. Она для меня ничего не значит. Я знал, что остальные следят за нашим танцем. Все наблюдали за нами, украдкой. И все завидовали мне. Или Докерти. Это тоже было приятно — улавливать их эмоции, эмоции слабых, наблюдающих за сильными.

Уилма разместила меня в той же комнате, что и прежде, которая соединяется дверью с ее комнатой. Но когда я попробовал ее открыть, оказалось, что дверь заперта. Я поднял было кулак, чтобы постучаться, но потом опустил его. Это значило бы уронить свое достоинство. Это ничего не значило. Ровным счетом ничего. Я улегся спать. На моем теле проступила краснота от солнца. Это было приятно. Еще чувствовалась легкая усталость оттого, что я много танцевал. И запах дорогих вещей вокруг меня.

Потом заснул. Я никогда в жизни не видел снов. Когда люди разговаривают об этом, я не знаю, что они имеют в виду. Это то единственное, чему я завидую. Наверное, это чудесно. Маленькие истории, которые прокручиваются в вашей голове, когда вы спите. Иногда я сочиняю сны и рассказываю их женщинам. По-моему, им всегда интересно. Они любят истолковывать мне значение этих выдуманных снов. Кажется, даже возбуждаются оттого, что толкуют мне мои лже-сны.

Я встал рано, как и всегда. Самым первым. Ампаро принесла мне завтрак. Она быстро отстранилась, когда я попытался к ней прикоснуться. Я уже догадывался, что это будет за день. Они напьются. Но будет солнце, и будут хорошие физические упражнения. Этого достаточно. Я смогу весь день оставаться в плавках. Они будут смотреть на меня. Это хорошо, когда на тебя смотрят, если ты знаешь, что ты загорелый, сильный и хорошо сложен. Мне нравится позировать на уроках жизни. В свое время я по глупости считал, что они хорошо меня рисуют. Сейчас-то я разобрался, что к чему.

Наконец встали остальные. Стив управлял моторной лодкой, таскал меня на водных лыжах. Этот дурак дал буксирному тросу провиснуть. Вместо того чтобы отпустить перекладину, я попытался ее удержать. Когда трос натянулся, у меня было такое ощущение, будто он вот-вот выдернет мои руки из впадин. Я пролетел по воздуху и неуклюже плюхнулся в воду. Уверен — он сделал это нарочно. Меня так и подмывало схватить его за шею и треснуть башкой о бетонный мол. Но к тому времени, когда я подплыл к берегу, краснота прошла. В лодку забрался Хесс. Я показывал Мэвис, как стоять на водных лыжах. Она хохотушка. Дурочка. Но координация движений у нее превосходная, так что она быстро научилась и очень гордилась собой. И опять я знал, что ее муж украдкой за нами наблюдает.

Возможно, по этой причине он и напился вдрызг, спотыкался, когда мы играли в крокет, и в конце концов незаметно исчез, чтобы отключиться. Во второй половине дня всех стало клонить в сон. Люди исчезали, снова появлялись. Я все искал случая переговорить с Уилмой, но она избегала меня. Мэвис лежала около меня на пирсе, под солнцем, болтая всякий вздор, довольно неприятно потея. Уже стемнело, когда мне, наконец, представилась возможность поговорить с Уилмой. Она подозвала меня. Мы поднялись и сели на крутом обрыве, рядом с площадкой для крокета. Я наблюдал, как они купаются там, внизу, при свете прожекторов. Слышал их смех.

А Уилма разговаривала со мной, все разговаривала и разговаривала.

Рэнди старался не смотреть на меня, когда говорил, что на уик-энд мы поедем в гости к Уилме, на Лейк-Вэйл. Мы теперь не слишком часто смотрели друг на друга.