Мика выглядел странно задумчивым и смотрел на горизонт.

– Нет. Давай еще немножко посидим, а потом пойдем, – тихо попросил он.

Я тоже посмотрел на горизонт.

– Ладно.

* * *

После вулкана нас повезли в самое фотографируемое место на острове Пасхи.

Около двадцати гигантских статуй моаи выстроились вдоль побережья. Несколько лет назад они лежали, некоторые были разломаны на куски. Археологи, ставшие нашими гидами, помогли и починить их, и поднять.

Должно быть, именно эти статуи видел нидерландский мореплаватель Якоб Роггевен, открывший остров в пасхальное воскресенье 1722 года. Легенда гласит, что он подумал, будто на острове живут гиганты. И лишь подплыв ближе, увидел среди статуй людей обычного роста.

Однако моаи отреставрировали не до конца. Изначально у всех статуй на острове имелись глаза – деревянные, с нарисованным зрачком, – но постепенно они сгнили, сделав моаи похожими на скелеты.

– Как по-твоему, почему им не сделают глаза? – спросил Мика. – Их подняли, значит, дело не в том, что статуи нельзя тревожить.

– Понятия не имею. Может, не хотят пугать туристов?

Мика посмотрел на статуи.

– Меня бы это не напугало.

– Меня тоже.

– С глазами им было бы лучше.

– Согласен.

– Может, устроим акцию «Глаза для статуй»?

– Любопытно. Действуй.

– Нет, все-таки с глазами им будет лучше, правда?

Я понимал, что иногда мы с братом говорим не потому, что хотим сказать что-то важное, просто голоса друг друга нас успокаивают.

Сделав еще несколько снимков, мы вернулись в микроавтобус, и нас повезли в Анакену – бухту с белым песком и одной из уцелевших пальмовых рощ. Древние моаи стояли у кромки бухты, будто охранники, наблюдающие за купающимися.

После барбекю на пляже Мика, я и еще несколько человек отправились поплавать. К этому времени наша группа уже разделилась на части. Авантюристы желали попробовать все, что можно. Для остальных обзор достопримечательностей становился досадным неудобством, которое приходилось терпеть между приемами пищи и вечеринками, – как правило, среди вторых оказывались люди в возрасте и те, у кого сложился такой взгляд на путешествия.

Мика и я были среди авантюристов. Мы всегда выбирали туры, где нужно много ходить, и не собирались упускать шанс поплавать в южном океане. Хотелось выполнить важный пункт в нашем с братом длинном совместном списке «Впервые».

– Они не понимают, чего себя лишили. – Мика указал на сидящих на берегу людей.

– Может, для них это ничего не значит. Многие из них бывалые путешественники.

– Допускаю. Или они и тогда ничего подобного не делали. Некоторые просто не умеют веселиться. Даже попробовать не хотят.

Я настороженно посмотрел на брата. Уж не обо мне ли он говорит?

* * *

В седьмом классе Мика перешел в среднюю школу имени Бэррета. Мы с ним по-прежнему взрослели порознь, зато я сблизился с сестрой. Она часто смеялась и была такой милой, что я испытывал чувство вины за свой характер. Дана редко злилась, и я однажды слышал, как она говорила маме, что гордится братьями. В ее глазах Мика и я были безупречны, и когда нас наказывали, она неизменно выслушивала наши жалобы на несправедливость родителей.

Казалось, сестра всегда понимала, что я чувствую. Лишь она осознавала, что я учился хорошо из-за комплекса неполноценности, а не из любви к учебе. Порой она просила меня помочь ей с уроками и подпитывала мою веру в себя похвалой.

– Хотела бы я стать такой же умной, – говорила она. Или: – Мама и папа рады тому, как хорошо ты учишься.

Теперь вечеринки по случаю дня рождения устраивались только для Даны. И вновь любимое мамино объяснение: «Она ведь девочка». С одной стороны, это было не так уж и плохо – ни Мика, ни я особо не любили отмечать свои дни рождения. Однако мы с Даной родились в один день, и странно было видеть, как сестра празднует, а я стою в сторонке. И если мама этого не понимала, то Дана понимала. Однажды в день нашего рождения сестра пришла в мою комнату рано утром и села на край кровати. Проснувшись от ее движений, я сел и спросил, что она тут делает.

– С днем рожденья тебя… – запела она.

Затем я спел эту же песню для нее, и с тех пор мы каждый год выполняли этот тайный ритуал. Мы пели друг для друга и никому об этом не рассказывали. После обмена песнями мы какое-то время разговаривали. Я доверял ей все – свои надежды и страхи, трудности и успехи, – и Дана отвечала мне тем же.

Когда нам исполнилось двенадцать, я спросил ее:

– Кем ты хочешь стать, когда вырастешь? Чего ты больше всего хочешь?

Сестра с мечтательной улыбкой обвела взглядом комнату.

– Я хочу выйти замуж и родить детей. А еще я хочу собственных лошадей.

Это ей передалось от мамы. Больше всего на свете маме хотелось иметь лошадь. В юности у нее был конь по имени Темпо, и мама часто говорила о лошадях и о том замечательном времени, когда ездила верхом.

– И все? – спросил я.

– Да. Это все, чего я хочу в жизни.

– Ты не хочешь быть богатой или знаменитой или делать что-нибудь потрясающее?

– Нет, это для вас с Микой.

– А тебе не станет скучно?

– Не станет, – убежденно ответила она.

Я – сплошной комок нервов, но моя сестра совсем другая, и когда она ушла, мне захотелось стать таким, как Дана, раз уж не получалось быть таким, как Мика.

* * *

На следующий год я тоже перешел в Среднюю школу имени Бэррета, и мы с Микой стали ездить на одном автобусе. Однако мы никогда не сидели рядом и даже не разговаривали друг с другом. Восьмиклассники занимали особое положение по сравнению с семиклассниками – они были «большими шишками», и мы редко виделись в коридорах или на переменах. После школы и на выходных Мика убегал к друзьям, а я участвовал в различных спортивных соревнованиях. Я был неплохим спортсменом, но не выдающимся, и не отличился ни на футбольном поле, ни в легкой атлетике.

На следующий год Мика стал старшеклассником, перешел в другую школу, и мы снова были врозь, теперь уже не только после занятий. Впрочем, к тому времени я привык заниматься своими делами.

В 1978 году, когда я учился в восьмом классе, мы переехали в собственный дом. Он стал первой и единственной недвижимостью, которой родители когда-либо владели.

Переезжали мы своими силами. Кто станет платить транспортной компании, когда под рукой есть двое крепких сыновей и микроавтобус «фольксваген»? Мы день за днем складывали вещи в заднюю часть машины и везли их в новый дом.

Увы, «фольксваген» не предназначен для перевозки тяжестей, а мы с братом не учитывали вес груза. Однажды мы так плотно напихали туда отцовских книг, что и сантиметра свободного не осталось. Они весили, наверное, полтонны, и микроавтобус изрядно просел на задние колеса, а перед задрался, словно вглядываясь вдаль.