говорили в разных местах нашей книги «Женщина в карикатуре»), но она никогда не делает этого ясно и отчетливо, как мужчина. Мужчина облекает поэтому свои требования относительно физической красоты женщины в самые ясные и точные описания. Тридцатью шестью достоинствами – по другим только, восемнадцатью, двадцатью тремя или двадцатью семью – «должна обладать женщина, если хочет прослыть красавицей и быть миловидной». Эти отдельные красоты обозначаются или формой, или цветом и т. д. Чтобы придать этому идеалу еще более осязательные, конкретные очертания, указывали обыкновенно на женщин определенных стран и городов. Уроженки Кельна славятся своими красивыми руками, уроженки Брабанта – красивыми спинами, француженки – красиво выпуклыми животами, венки – пышной грудью, уроженки Швабии – достоинствами Венеры Каллипиги, баварки – красотою самых интимных частей женского тела. Люди Ренессанса ничего не хотели забыть и отличались большей точностью, а восходящие классы к тому же никогда не отличаются лицемерной стыдливостью. Порой не ограничивались даже этими данными, вдаваясь в еще более интимное описание. Женщина, желающая прослыть красавицей, должна обладать не одним каким-нибудь из этих достоинств, а всеми вместе. «Женщина, которая отвечает всем этим требованиям, является в самом деле красавицей», – говорится в «Мемуарах» рыцаря Эйба.

Этот кодекс красоты был повсюду облечен в форму стихотворных афоризмов и дошел до нас в целом ряде вариантов, притом иногда с иллюстрациями. Достаточно привести один пример.

Очень распространенная свадебная песня перечисляет «тридцать пять достоинств красивой девушки» следующим образом: «Три должны быть белыми, три – черными, три – красными, три – длинными, три – короткими, три – толс тыми, три – большими, три – маленькими, три – узкими, а в общем женщина должна быть высокого роста и полного сложения, должна иметь голову, как уроженка Праги, ноги – как уроженка Рейна, грудь – как венка, живот – как француженка, спину – как уроженка Брабанта, руки – как жительница Кельна».

Подобные же более детальные стихотворения встречаются как у рыцаря Эйба, так и в книге песен Клары Хетцлерин. Тему эту обработал и Ганс Сакс, причем это стихотворение, как многие из его поэм, появилось в виде иллюстрированного летучего листка. Сравнение отдельных версий доказывает, впрочем, что взгляды разных городов на женскую красоту весьма различны. Если один прославляет уроженок Фландрии за их спину, то другой – за их руки, третий – за их бедра, четвертый – за их бюст и т. д. В одном стихотворении Клары Хетцлерин швабка обладает красивой грудью, тогда как достоинства Венеры Каллипиги более всего отличают польку. Подобные рифмованные кодексы красоты существовали не только на немецком, но и на латинском, французском, испанском и итальянском языках. Сохранился целый ряд и прозаических версий. Достаточно указать на фацеции Бебеля.

Этому культу соответствует самое страстное возвеличение возлюбленной, а также и вообще женщины. Одна франкфуртская рукопись XV века сохранила следующую серенаду, которую влюбленный поет в честь своей красавицы: «Она подобна светлому дню. Никто не в состоянии достойным образом воспеть ей хвалу. У нее розовые уста, прекрасные щечки, золотистые волосы, ясные глаза, белые, как слоновая кость, зубы, маленькие круглые груди, длинные изящные бедра, узкие белые пальцы, не очень широкие ноги» и т. д.

Сюда относится и эпиграмма Клемана Мари о «студенте и девушке».

Нюрнбергские масленичные пьесы полны хвалебных гимнов в честь телесной красоты женщины вообще. Доказательством могут служить несколько стихов из масленичной пьесы «Прелестная игра». Это состязание, в котором победа остается за тем, кто сумеет сказать лучшее во славу и честь женщины:

«…ВТОРОЙ. Послушайте-ка меня вы, молодежь! Я имел такой успех у женщин, они внушили мне такое чувство, что я должен жить, как им хочется, и делать все, что они прикажут. Я скорее откажусь от всего, что доставляет на свете честь. Только служа женщине, человек является героем.

ТРЕТИЙ. Нет на свете ничего лучше изящной и милой девушки со смеющимся от радости личиком, покрытыми краской любви щечками, красными, как пурпур, губами; такой она нравится мне, когда меня мучает по ночам голод любви…

ЧЕТВЕРТЫЙ. Женщину с глазами, похожими на окна, в которые смотрится солнце, с лицом, на котором черный цвет мешается с белым и красным, со лбом, блестящим, как слоновая кость, я пригласил бы с собой, хотя бы меня за это ненавидели целый год.

ПЯТЫЙ. Если бы я встретил женщину высокую и гордую, держащую себя прямо, как стрела, с головой и волосами, похожи ми на корону, со сладкой речью и голосом, с белыми плечами, за кото рой все молодые парни бегут вослед, то я взял бы ее с собой на ночь за два грошена, хотя бы сам папа отлучил меня от церкви.

ШЕСТОЙ. Я предпочел бы хорошенькую женщину, с грациозными манерами, с миловидным личиком, смеющимся ротиком, в котором сверкают белые зубы, с ямочками на щеках, с красивым подбородком…

ВОСЬМОЙ. Если бы я нашел женщину с ясным взглядом, хорошо сложенную, с прекрасной головой и шеей, с руками и ногами не слишком великими, не слишком маленькими, с узкими бедрами… которая согласилась бы на то, о чем я ее попросил бы, то ей я бы служил с утра до вечера».

Как видно, здесь нет речи о духовной красоте. Если употребляются такие слова, как «порода» и «обычай», то имеется в виду исключительно половой акт. Никогда не говорится об уме, о душевном благородстве – только прекрасное тело возбуждает своими различными достоинствами в мужчине любовь, и только оно делает женщину интересной и соблазнительной, только оно вызывает восторг и преклонение. В некоторых стихах приведенной масленичной пьесы это высказано еще значительно откровеннее.

В особенности восторженные гимны поются красоте бюста. Груди белы, как слоновая кость, они подобны Венериным холмам или двум сахарным головам, они выступают из корсажа, как «два восходящих весенних солнца», они «поднимаются, как два копья» и т. д. В честь женской груди всюду раздаются хвалебные гимны. Везде там, где слагается гимн в честь женщины, прежде всего и громче всего воспевается грудь. Ганс Сакс поет о своей красавице: «У нее белая шейка, а под ней две груди, украшенные и испещренные голубыми жилками».

Быть может, самый восторженный гимн в честь прекрасной груди принадлежит Клеману Маро, который сложил дифирамб всем ее достоинствам, прославил вызываемые ею чары сладострастия, все желания, которые она возбуждает в мужчине. Впрочем, в этом гимне уже явственно чувствуется та рафинированная общественная среда, в которой возник этот дифирамб. В ней слышится уже не наивная радость, а упадочность придворной атмосферы французского абсолютизма.

Апофеоз, устроенный прекрасной женской груди в искусстве, не только не уступает, но даже превосходит гимн, сложенный в ее честь поэзией. Никогда в живописи не изображали с таким горячим упоением красоту груди, как в эпоху