Данил оглянулся по сторонам. Они стояли одни в узком глухом переулке, таком же, как и прежний, и рядом никого не было.

— Хорошо. Я расскажу тебе все. Я убивал людей.

Гала резко вырвала руку, которую сжимал парень и отшатнулась от него.

— Прикалываешься, да? — потом решила она и попыталась улыбнуться. — Не смешно.

— Я не шучу. Ты можешь сейчас просто прогнать меня, и я уйду, даже не оглянусь. Понимаешь, я остался один во всем свете, и нет у меня не родных, не друзей, нет даже просто знакомых и если еще ты бросишь меня, тогда я пропал.

— Да как же так… я просто… я не понимаю тебя.

— Я сам себя перестал понимать. Я убиваю уже давно. Тот человек, к которому мы ходили, он заставлял меня это делать, я только сейчас начал понимать, что он зарабатывал на этом деньги. Теперь я не хочу это делать. Я хочу жить, как все другие люди. Игорь Николаевич сказал, что это очень трудно. Научи меня этому, ладно?

— Пойдем домой, я есть хочу.

Данил усмехнулся, а Галия взяла его под руку.

Когда они уже подходили к подъезду, то увидели на скамейке сидевших и куривших женщин. Те громко говорили, отдуваясь дымом.

— Наша-то святоша фраера подцепила себе.

— Да какого.

— Повисла, как груша.

— Здравствуй, Галочка.

Данил равнодушно оглядел их, а девушка прошла молча, прямая и холодная.

— Ишь, замороженная, — услышала она в спину, уже поднимаясь по лестнице. — А мальчишечка-то ничего себе. Сбросить бы мне годков 10, оставила бы ее с носом.

Злясь и срываясь, стала Галия отпирать квартиру, наконец справилась с замком, распахнула дверь и быстро вошла, забыв пригласить Данила. Не понимая, что с ней, Данил вошел следом и запер за собой дверь. По хозяйски разувшись, в одних носках он прошел в комнату и с размаху свалился на диван.

— Ты перевяжешь меня, ладно? — спросил он, со своего места следя за ней, ходившей по кухне. — Я вообще-то за этим пришел.

— Только-то?

— Нет, что ты. Но тогда бы я подождал допоздна.

— Болит рана?

— Уже нет. Только иногда дышать больно, когда бегу.

— А ты не бегай.

— Не получается.

Галий вернулась с упаковкой бинта, ваты, бутылочкой спирта и мазью.

— Раздевайся.

Данил с готовностью сбросил куртку и стал снимать футболку. Галия тем временем принесла ножницы и кастрюльку и стала разрезать бинт на его груди.

— Носишься, повязку сбил.

Данил молча следил за ней, как мог склонив голову.

— Алкашки поганые, все настроение испортила, знают же, что у меня абсолютный слух.

— Ты это о ком?

— Да те, внизу. Ну ничего, ничего, Бог все видит. Сколько раз я убеждалась в этом.

— Ай…

— Терпи. Сколько раз так было: кто сделает мне зло, тому в сто раз хуже бывает.

— Больно.

— Ничего. Дай, я сотру, убери руку. Если я что-то потеряю, Бог мне в сто раз больше дает. Все по моему выходит. Главное — жить и не грешить.

— И получается?

— Я стараюсь. Отстранись от спинки, я бинт закреплю.

Данил вздохнул и выпрямился.

— Вот и все. Теперь иди, руки мой. Завтракать будем.

— У меня сегодня день рождения.

— Ну и что?

— Мне восемнадцать исполнилось.

— Ну и что дальше. Мне уже девятнадцать, и то молчу.

— Может, хотя бы поздравишь? Дурацкий какой-то день. Раньше мама торт пекла, Игорь Николаевич обязательно приезжал, а дядя Мень делал такие смешные маски и фигурки. А теперь…

— Бог не велит праздновать дни рождения?

— Почему?

— Богу угодны только его праздники. Я потом тебе прочитаю примеры из Библии.

— Ладно, — Данил кисло улыбнулся. — Слабая замена.

— Какая есть. Вечная жизнь все окупит.

— Понятно. А тебе не скучно? Молодая, хочется и потанцевать, и повеселиться. Это мне пришлось жить отшельником.

— Я никогда не любила такие глупости. Это не правильно. И бог это не любит. Садись за стол.

Данил кивнул, проходя на кухню и садясь на табуретку.

— Весело с тобой.

— Не нравится, уходи.

— Не куда. И давай, больше не будем ссориться, ладно, а то я не знаю иногда, как к тебе и подступиться.

— Это в каком смысле?

— Да ни в каком. Поедешь со мной в одно место?

— Куда?

— Где я раньше жил. Я хочу уехать от сюда, и для этого мне нужен паспорт.

— А я должна буду тебе его найти?

— Нет, я сам найду.

— А что же ты от меня хочешь?

— Ничего.

— Перевязывать тебя?

— Теперь уже, наверное, не надо. Сам сниму повязку, когда придет время.

— Тогда зачем мне ехать?

— Не знаю. Я думал… Просто…

— Ты женишься на мне?

— А это надо?

— Просто так я даже целоваться не буду, знай это.

— Теперь буду знать.

Данил начал жевать жареную колбасу с яйцами, смотря на нее украдкой.

— Ты симпатичный парень. Когда распишемся в ЗАГСЕ, я тебя отведу к своим родителям, и сестра от зависти лопнет. И эти все — тоже. А то меня всегда считали гадким утенком. Пусть теперь посмотрят.

— Я женюсь на тебе, если ты хочешь, и не только потому, что ты помогаешь мне. Ты хорошая девочка. И красивая. Только одеваешься не совсем так.

— Это не твое дело.

— Ладно, не мое.

— Меня мать все время таскала по этим портнихам, салонам, а я просто сбегала оттуда. Богу надо служить чисто, не тратя время на эти гадости.

— Значит, поедешь со мной?

— Поеду. Только оформлю дни за свой счет. А может, лучше отпуск взять.

— Возьми.

Юноша и девушка сошли с электрички и зашагали к поселку. Они шли, обнявшись и ничем не отличались от своих сверстников в Москве, но здесь, на проселочной дороге, на них оглядывались. А они не обращали ни на кого внимания и были по-видимому счастливы. Идя по узкой улице поселка они улыбались так, ни чему.

— Тетя Лена, — не доходя до одних ворот, позвал парень.

Стоявшая метрах в ста от них, женщина, взявшись за калитку рукой, обернулась.