Десять, продолжил я свой счёт.

— Четверо из оставшихся были новики.

— Дай угадаю: Кукушкин, Волков, Свиньин и этот…

— Петухов. Так и есть. Каждый из них получил отдельное приглашение.

— А мне почему не прислали?

— Тебе? Ну ты ещё… Не знаю, не я занимался рассылкой. В то время в мою задачу входило обеспечение безопасности предприятия. Если клиент, купивший контрафакт, вдруг начнёт подозревать обман, я должен был уверить его в обратном, — жабоид замолчал на мгновенье и пояснил. — Я пугал их. Я напускал на себя древний лик, становился зелёным с бородавками, ну ты видел…

Я кивнул.

— Вот… Неприятная процедура. К счастью, подобное случалось редко, и в основном я занимался поиском настоящих артефактов. Или хотя бы полуартефактов. А эти четверо — они как волшебный клубочек указывали верный путь. Дело в том, что есть категория людин, которые чувствуют артефакты, притягивают их к себе. Их называют чуткими. За ними охотится весь Мир — Собор, законники, копатели. То, что Василисе удалось найти сразу четверых — чудо. И второе чудо, что их не успел перехватить кто-то иной. Никто до сих пор толком не объяснил, откуда у них такая чувствительность, возможно, это реакция азбикума, при помощи которого артефакт сотворён, но достоверно известно, что все чуткие являются потомками древних волшебников, по разным причинам покинувших Мир и вернувшихся к людинам…

— Я такой же? — озарила меня догадка.

Жабоид кивнул, а я усмехнулся:

— И кто же мой предок?

Жабоид зажёг свет и нарисовал на оконном стекле улыбающийся смайлик — весёлая круглая рожица с узкими глазами. Я не сразу понял, в чём заключается аллегория. Что это? Мячик? Мои предки футболисты? Они придумали футбол? Или волейбол? Или они родом из Англии?

— Это Колобок, — сказал Дмитрий Анатольевич.

— Колобок? Я потомок Колобка?

Вот так новость! Я всхлипнул и затряс головой.

— Нет, нет, только не это!

— А что тебя пугает? Да, твой пращур Колобок. И что? Гордиться нужно. Про него целую сказку сочинили.

— Издеваешься? Какая сказка? Я от дедушки ушёл, я от бабушки ушёл? Пыль мучная! Да ещё с таким бесславным концом.

Я расстроился. Совершенно не хотелось думать о том, что меня по сусекам помели и по амбарам поимели, а в довершении всего ещё и в печку сунули. Сказку сочинили? Знаю, читал. Но одно дело познавательная книжка с рисунками, а другое — генеалогическое древо. Нет, мне такое не подходит.

— Колобок — один из наиславнейших витязей Мира, — продолжал настаивать жабоид. — Если попадёшь в соборную библиотеку, попроси «Троянову летопись» или хотя бы «Краткий справочник витязей земли Русской». Там есть биография каждого витязя. Почитай, будет интересно.

Я отмахнулся: интересно — это когда про Евпатия Коловрата, Пересвета или матроса Кошку. Вот это были витязи! А то, что сватает мне жабоид — прямое оскорбление. Не хочу! А будет настаивать — получит по сусалам.

Дмитрий Анатольевич настаивать не стал, решил дать мне время смириться с новыми знаниями. Но смириться, значит, принять, а я по-прежнему не желал считать себя выпечкой. Какое-то время я сидел нахохлившись — без мыслей, без движений, с одними эмоциями в голове — потом сказал:

— С предком моим разобрались. Что с теми четверыми случилось?

— Поиск артефактов занятие опасное. Ты сам видел, во что превратился Верлиока. Да и в околотке не всё гладко прошло… Выбыли из игры все по очереди.

— Шесть, — констатировал я.

— Что? — переспросил жабоид.

— Вас осталось шестеро.

— А… Ну, да, шестеро.

— Куда девались остальные?

— Предприятие захирело. Кто-то уволился, пестунья вернулась в родовое поместье. Но сама Василиса — она же упёртая, если она за что-то ухватилась, будет тянуть до конца. Ну а я… Назад в Бабью лужу? Нет. Вот и остались вдвоём.

То, что рассказал жабоид, казалось правдоподобным. Горбунок ни разу не игогокнул, выражая своё несогласие или изобличая откровенную ложь. Оставались мелкие непонятки и нестыковки, но общего фона они не портили, и я подумал, что был прав с самого начала, когда рассуждал о нумерации в очереди. Лучше быть тысяча девяносто третьим, чем пятым. Не то, чтобы я боялся оказаться в психушке или сгинуть в когтях Нью-Верлиоки — в конце концов, не каждому из нас удаётся дожить до ста лет и помереть в объятьях правнуков — но дотянуть до девятого десятка хотелось бы. И на правнуков посмотреть тоже хотелось бы. Однако жизнь штука заковыристая, поэтому приходилось идти на риск.

Я махнул рукой:

— Чёрт с тобой, проклятый жабоид, грабить, значит, грабить. Когда идём на дело?

— Не торопись. Завтра встретимся с человечком, перетрём, чайку выпьем, а потом решим. Я же тебе сразу сказал: утро вечера мудреней.

Переночевали мы в переулке возле площади Горького. Горбунок притулился с торца двухэтажного дома, навёл тонировку на стёкла и присыпался снежком, типа, давно здесь стоит. Мы поужинали остатками от запасов Матильды Андреевны и легли спать. Я скрючился на водительском месте, попробовал вытянуть ноги на пассажирское, но мешал рычаг переключения скоростей. Он упирался то под коленку, то ещё в какое-нибудь болезненное место, и я чертыхался сквозь дрёму, не понимая, на кой бес Горбунку сдался этот рычаг, если он им ничего не переключает. В общем, спал я в полглаза. В довершении всего, под утро загорелся соседний дом. Примчались пожарные и устроили дикий концерт своими сиренами, криками и брандспойтами. Великий Боян, сами не спят и другим не дают.

Я выругался, зевнул широко и повернулся к заднему сиденью. Жабоид лежал, свернувшись калачиком, и мерно посапывал. Вокруг бардак, хаос, а ему нет ничто. Сволочь! Я выбрался из Горбунка злой и раздражённый. Первым делом захотелось отвесить Дмитрию Анатольевичу затрещину, чтоб не только мне было плохо. Но мысль как пришла, так и исчезла, потому что вставшее перед глазами зрелище убирало все эмоции кроме восхищения. Загоревшийся дом полыхал единым костром, уносясь алыми языками высоко в тёмное небо. Звёзды померкли и поникли. Я стоял, открыв рот, как первоклассник перед школой, и откровенно наслаждался игрой огня и воюющих с ним людей.

Со всех сторон, как из рога изобилия, лились непонятные фразы.

— Где магистралка?

— Рабочую тяни!

— Трёхколенку стаскивай!

— Переход на пятьдесят один!

— Звено с линией в дом!

— Где магистралка?

Мимо пронёсся здоровяк в чёрной боёвке, за ним голодным удавом тянулся шланг. Куда он его? Мне стало любопытно, я наступил на извивающуюся ленту, и тут же услышал адскую трель из матерных глаголов и обидных эпитетов. Я резво отпрыгнул и спрятался за Горбунка, а здоровяк, погрозив мне кулаком, потянул шланг дальше.