— С какой целью она попросила тебя проводить ее после полуденной трапезы? — осведомился Эадульф.

— Чтобы обсудить, как вести диспут в тот день, — ответила Гвид. — Как ты знаешь, Этайн должна была открыть синод со стороны церкви Колубмы. Она хотела обсудить свою речь со мной, обсудить, как использовать цитаты из апостолов, чтобы привлечь саксов. А ее греческий иногда бывал не совсем хорош.

— Как долго ты была с ней? — спросила Фидельма.

— Час. Не больше часа. Мы поговорили о деталях ее речи, обращая внимание на ссылки из Евангелия. Я была наготове, чтобы переводить — на тот случай, если появятся сомнения насчет выбранных ею цитат.

— Какой она показалась тебе, когда ты уходила от нее? — спросил Эадульф, потирая кончик носа указательным пальцем.

Гвид нахмурилась.

— Я не понимаю.

— Боялась ли она чего-либо? Или была спокойна? Как она выглядела?

— Внешне довольно спокойной. Очевидно, она была очень занята своей работой, но не более занята, чем когда готовилась к очередному уроку в Эмли.

— Она не выказывала тревоги? Никто не угрожал ей с тех пор, как она приехала сюда?

— А, ты имеешь в виду угрозу со стороны кого-нибудь из римской фракции? Она говорила мне, что раза два ее оскорбили римские священники. Ательнот, например. Но он…

Гвид внезапно закусила губу.

Глаза Фидельмы сверкнули.

— Ты хотела что-то сказать, сестра? — Голос ее звучал крайне настойчиво.

Гвид смущенно скривилась.

— Ничего. Это личное и никому не интересное.

Эадульф нахмурился.

— Мы сами будем судить, что интересно и что нет, сестра. Что ты собиралась сказать?

— Ательнот был большим врагом Этайн.

— По причине? — поторопила ее Фидельма, чувствуя, что Гвид очень не хочется объясняться.

— Негоже мне говорить о покойной настоятельнице так.

Эадульф крякнул в отчаянье.

— Пока что ты никак и ничего не сказала. Что негоже?

— Известно, что Ательнот не только стоит на стороне Рима, но считает нортумбрийцев лучшими из всех людей, — заметила Фидельма, вспомнив, что рассказала ей Этайн в свою первую ночь в Стренескальке.

Гвид снова закусила губу, слегка покраснев.

— Подоплека этой вражды скорее личная, а не теологическая.

Фидельма удивилась.

— Придется тебе объяснить. Что ты имеешь в виду, говоря о «личном»?

— Я полагаю, что Ательнот ухаживал за настоятельницей Этайн. В любовном смысле.

Настало короткое молчание.

Губы сестры Фидельмы сложились трубочкой, как будто она беззвучно присвистнула. Этайн была весьма хороша собой, Фидельма давно уже поняла это, и Этайн была не склонна к безбрачию. Эта женщина ценила мужскую привлекательность. Фидельма вспомнила, что Этайн сказала ей при встрече о своем желании вступить в новый брак и удалиться из обители Кильдара.

Эадульф удивленно помотал головой.

— Ты в этом уверена, сестра Гвид?

Монахиня из земли Круитне подняла свои широкие плечи испустила их движением, в котором читалось отчасти сомнение, отчасти покорность.

— Не могу сказать, что я уверена. Я знаю только, что Этайн сильно невзлюбила его и сказала мне, что при определенных обстоятельствах приняла бы кое-что из нового учения Рима.

— Как ты думаешь, что она имела в виду?

— Я считаю, что она говорила об обете безбрачия, брат, — ответила Гвид с некоторой застенчивостью.

— А ты знала, что настоятельница Этайн собиралась объявить об отказе от должности настоятельницы Кильдара после этого синода? — внезапно спросила Фидельма. — Ты знала, что она подумывала о том, чтобы взять мужа?..

— Когда Этайн говорила о безбрачии? — прервал ее Эадульф.

Фидельма прикусила губу в раздражении — Эадульф все испортил, она рассчитывала на внезапность, ожидая ответа Гвид. Та замялась.

— Мы обсуждали с нею, что ответить, если римляне заведут речь о безбрачии. Многие из них считают, что смешанных монастырей не должно быть, а все священнослужители, от братии до епископов, должны соблюдать безбрачие. И тогда настоятельница сказала… Я же не знала, что Этайн подумывает о замужестве и об уходе из монастыря. — Гвид нахмурилась. — Если бы она так поступила, это было бы нечестно.

— Нечестно?

— Ну, безнравственно. Безнравственно, когда женщина таких способностей, как настоятельница, должна оставить свое служение ради жизни с мужчиной. Может быть, ее смерть была очищением — освобождением от того, что было бы нечестивым и греховным.

Фидельма с любопытством посмотрела на нее.

— Откуда ты знаешь, что она имела в виду Ательнота, говоря об этом? Почему ты полагаешь, что слова ее означали, что этот сакс за ней ухаживал?

— Потому что Ательнот потревожил нас, когда мы говорили об этом деле, он потребовал разговора с Этайн наедине. Этайн ответила ему, что она занята, и он ушел. Это произошло, когда мы разговаривали о безбрачии. Она сказала, насколько я помню: «Если такой человек, как он, делает мне предложение, я готова принять это новое римское учение» — или что-то подобное.

Эадульф снова принялся задавать вопросы.

— Ты уверена, что она сказала «делает», а не «сделал бы»? Подразумевала ли она, что Ательнот и вправду делал такое предложение, или это лишь догадка? — спросил он отрывисто.

Сестра Гвид пожала плечами.

— Я ушла с явным ощущением, что Ательнот уже сделал распутные предложения настоятельнице.

Настало молчание, во время которого Фидельма и Эадульф вникали в значение того, что сказала им Гвид.

Фидельма заговорила после нескольких мгновений молчания:

— А не упоминала ли Этайн о каком-нибудь другом случае или человеке в связи с враждебностью или неприязнью сторонников Рима?

— Речь шла только об Ательноте.

— Хорошо. Спасибо тебе, сестра. Мы сожалеем, что добавили горечи к твоему горю.

Неуклюжая монахиня встала и повернулась к двери.

— Между прочим…

Голос Фидельмы остановил ее.

— …ты, кажется, указала, что брак между священнослужителями — дело нечестивое и греховное. Что ты думаешь о споре насчет безбрачия среди монахов?

Рот сестры Гвид мрачно сжался.

— Я придерживаюсь учения святого Павла из Тарса и Майгена, настоятеля Килмайна. Это не должно осквернять мужчин и женщин при служении Всемогущему!

Эадульф подождал, пока сестра уйдет, а потом повернулся к Фидельме в раздражении, нарушив ее мысли.